День красных маков

Проуз Аманда

– Жаль, об этом не знал сослуживец Марта. Тот, которого убили.

Роб кивнул. Поппи попала в точку.

– Так что же случилось во время этой вылазки – или как её там? – Поппи смущённо зарделась, ей неловко было произносить военные термины. Она чувствовала себя героиней паршивого американского фильма про войну или кем-то вроде тех типчиков, что обожают оружие и журналы об армии, а сами в пятьдесят лет живут с мамочкой. Поппи грызла ногти на руке, чувствуя, как сводит желудок.

– Машины шли одна за другой. Ведущую окружили местные жители, и солдаты вступили с ними в контакт…

– В контакт? – Поппи представила, как солдаты и местные жители жмут друг другу руки и обмениваются любезностями: «Добрый день!» – «Отличная погода».

– Под

контактом я имею в виду перестрелку.

– Ой! – И дружелюбные люди, нарисованные её воображением, тут же покраснели от крови и стали растекаться, как на картинах Дали, пока не слились в одну кровавую лужу.

– Из других машин тоже вышли солдаты. Они пришли на помощь своим однополчанам, но местные внезапно напали из засады. Группу окружили, двоих взяли в плен – Мартина и Аарона. Сдаётся мне, целью было захватить заложников. У меня такое чувство, что одного бойца убили, чтобы показать – они настроены серьёзно. Это значит только одно, Поппи, Мартин жив и будет жить, пока они намерены использовать его как предмет торгов.

Поппи пыталась осмыслить услышанное. Заложник. Пленник. Невольник. Как она ни старалась свыкнуться с этими словами, они были чужими – особенно когда речь шла о её муже. Поппи вновь увидела, как Мартин кричит, а потом задыхается от боли. Чем его ударили? Сильно?

– Вы знаете, кто они? Группа, захватившая его в плен?

Поппи хотелось знать подробности, это помогло бы понять ситуацию. Она знала, что не уснёт, пока не узнает всё, что было известно военным.

– Она названа в честь Зелгаи Махмуда, который её основал. ОЗМ – Организация Зелгаи Махмуда. Мы знаем, что это хорошо организованная группа экстремистов, но почему они забрали Мартина и чего хотят от нас – нам неизвестно.

– Может быть, выкуп? Или, как вы сказали, использовать его как предмет торгов, например, выменять на кого-нибудь, кого наши солдаты забрали в плен?

Поппи пыталась представить все варианты, зная, что где-то здесь должен быть ответ, и уже обдумывала решение – ведь должен быть выход! Роб снова улыбнулся – ему нравилось, что она мыслит в верном направлении.

– Да, Поппи, возможно, дело в этом.

Обессилевшая, она всё же старалась держаться молодцом – нужно было ещё многое выяснить.

– Роб, а вы знаете, где они его держат?

Он покачал головой.

– Нет. Похоже, в том же регионе, где захватили, потому что везти его в другое место было бы слишком рискованно.

– Это хорошо, правда? Мы ведь можем призвать на помощь военный спецназ, Росса Кемпа или ещё кого и спасти Мартина? – В её измученном мозгу реальность переплеталась с вымыслом. Поппи было стыдно ощущать себя молодой, наивной.

– Всё не так просто. Горы, где Мартина взяли в плен, – местность опасная, если даже не учитывать угрозу нападения членов ОЗМ.

– Не могу поверить, что люди поддерживают этих жестоких, беспощадных убийц…

– Нам трудно их понять, но люди, которые живут в этой местности, – нищие, у них ничего нет. ОЗМ помогает им выживать, а взамен требует преданности и поддержки. Даже если мы сумеем подойти достаточно близко, чтобы вызволить Мартина, велик риск, что в любой момент его перевезут в другое место или продадут раньше, чем мы до него доберёмся. Лучше, чтобы ничего этого не случилось.

– Почему лучше?

Роб не ответил. Поппи не стала допытываться – если он думает, что так лучше, значит, так оно и есть. Она ему доверяла.

– Я не знаю, что делать, Роб. Я словно в кошмарном сне и никак не могу проснуться.

– Я знаю, это легко говорить, Поппи, но всё же постарайтесь не волноваться.

Она улыбнулась. Вот именно – легко говорить.

– Поппи, я бы не советовал вам оставаться одной. Есть ли кто-то, кому вы можете позвонить? Я буду только рад побыть здесь с вами, пока они не приедут.

Он был настойчив. Настал её черёд качать головой.

– Звонить мне некому, но я собираюсь к бабушке, так что буду не одна.

Роб заметно оживился.

Поппи не стала разбивать его иллюзии – пусть уж лучше думает, что она собирается сидеть у камина рядом с милой старушкой, угощаться фруктовым пирогом с тарелочки, под которую подложена кружевная салфеточка, и пить чай из очаровательной фарфоровой чашки в цветочек. Ему совсем не надо знать, что она в который раз за день будет менять бабушке трусы и чистить её вставные зубы, пока та ищет в сумке для вязания мятные леденцы и снимает с кофты невидимые пушинки. Дом престарелых назывался «Пулярка», Доротея выговаривала «Популярка», и очень скоро название превратилось в «Непопулярку», потому что ей там не нравилось, – во всяком случае, так она говорила. Им заправлял мистер Вирсвами, а также многочисленные члены его семьи – за последние несколько лет Поппи познакомилась, по меньшей мере, с двадцатью. Мистер Вирсвами называл старушку Дороти, что сводило её с ума, простите за невольный каламбур. Удивительно, что в её состоянии ускользающего чувства реальности и временных проблесков бабушку ещё беспокоили такие вещи. Но как бы она ни воспринимала происходящее, она всегда, всегда узнавала Поппи; она знала, что любит свою внучку и что любовь взаимна. Поппи была благодарна ей за это. При всём при том у Доротеи было ещё одно странное убеждение. Кому угодно оно показалась бы нелепым, даже смешным, но только не Поппи. Может быть, потому что она к нему привыкла, а может быть, потому что и без него хватало нелепостей. Как бы то ни было, бабушка Поппи, Доротея Дэй, была твёрдо уверена, что приходится матерью Джоан Коллинз. Поппи не знала, откуда это в её голове, но только Доротея рассказывала всем, кто готов был слушать, как непросто было воспитывать такую своевольную дочь. С точки зрения Поппи, её мать и Джоан Коллинз объединяло лишь одно – обе изображали редкостных сук. Ещё Доротея ни минуты не сомневалась, что мистер Вирсвами и вся его свита намерены её отравить. Несмотря на это непоколебимое убеждение, бабушка сметала всю еду, что они ей приносили, крича при этом: «Ха! На этот раз ничего у вас не вышло!» Часто за этим следовало: «Мне дадут еще яблочного пирога?»

А ещё Доротея была влюблена. Объектом её страсти стал Натан, восемнадцатилетний младший медбрат, терпеливо исполнявший все её просьбы. Каждый день, несколько раз на дню, Доротея твердила ему: «Ты такой хороший мальчик, вот бы тебе хорошую девушку». На это он несколько раз на дню отвечал: «Зачем мне девушка, Доротея, у меня же есть ты». Но она снова забывала. Поппи каждый день навещала бабушку, и для обеих эти встречи были главным событием дня. Если Натан оказывался поблизости, Доротея знакомила его с внучкой: «Натан, это моя Поппи Дэй». Натан пожимал ей руку и говорил: «Рад знакомству, Поппи Дэй», хотя они встречались уже, наверное, миллион раз. Потом бабушка неизменно заявляла: «Поппи Дэй, я хочу кое-что завещать Натану. Поможешь составить завещание?» – «Конечно, бабуля. Что ты хочешь ему отписать?» На это она отвечала: «Думаю, миллион фунтов». – «Готово!» Натан улыбался и придумывал, что бы ему такого сделать с этим миллионом. И он, и Поппи понимали, как на самом деле обстоят дела. Всё богатство Доротеи заключалось в нескольких фунтах, от четырёх до шестидесяти пяти – в зависимости от того, сколько она могла найти в кошельке внучки – да парочке наивных безделушек, расставленных в комнате.

Роб ушёл, пообещав Поппи связаться с ней утром. По дороге к «Непопулярке» ей было тяжело обдумывать услышанное. Она не могла представить себе Мартина, не видела, где он, что с ним происходит. Поэтому думала о привычном – что может понадобиться бабушке, нуждается ли холодильник в разморозке, о чём угодно, лишь бы занять мысли. Поппи позвонила в дверь, открыл Натан.

– Привет, красотка!

– И тебе привет. Как там наша Доротея?

– Ох, Поппи Дэй, и натворила же она сегодня дел! Разбросала завтрак по всей комнате, в одиннадцать в знак протеста отказалась мыться, а после обеда пыталась укусить миссис Хардвик за руку.