День лжецаря

Гигли Брэд

— Я должен видеть их лица, прежде чем они подвергнутся дальнейшему разложению.

Шепак посмотрел на него с удивлением.

— Они не будут разлагаться. Но это против всех наших законов — вмешиваться в дела мертвых!

— Но как я в таком случае узнаю правду?

— Тебе придется узнать ее другим путем, только и всего…

— Если не поможешь мне увидеть эти тела, — коротко сказал Симеркет, — и узнать, что случилось с вашей принцессой, каким образом я смогу спасти тебя от Скорпионовой камеры?

Эламский полковник резко поднял голову

и впился в него глазами.

Они сидели в тени, возле разбитых ворот, у стены. У Шепака в мешке был круг сыра и хлеб, но ни один из них не был голоден.

— У меня осталась только неделя на то, чтобы найти Пиникир, — озабоченно проговорил Шепак, отхлебывая из кожаной фляги вино. — В День лжецаря, если я не найду принцессу, меня ждет судьба Кайдина. Кутир обещал убивать офицеров до тех пор, пока либо принцесса Пиникир не воскреснет, либо мы все не погибнем.

— И казнь будет в Скорпионовой камере?

Шепак молчал. Потом кивнул:

— Да.

— Но что это значит? Я хочу сказать, что это за казнь?…

Полковник глубоко вздохнул, прежде чем ответить:

— Мы нашли ее в дворцовом подземелье и сначала подумали, что это просто еще одна тюремная камера — пока не посадили туда одного из наших людей. Он напился на дежурстве, и его следовало немного попугать, думали мы. Мы даже не закрыли двери, пока не начались крики. Мы обнаружили, что когда дверь закрывается, то опускается какой-то рычаг, срабатывает механизм, позволяющий потом одна за другой открываться дверям-ловушкам внутри камеры.

Он снова прополоскал рот вином.

— Сначала выползают ядовитые тарантулы и богомолы, скорпионы и сороконожки. Потом появляются летающие насекомые. Они раздирают плоть, ползая между губами, кусая язык, заползая в уши, в глаза и нос. Когда они съедят слизистую, открывается новая дверь-ловушка. На этот раз это пожиратели сырой плоти — черви и гусеницы, которые уничтожают мягкие ткани, органы и сосуды. Вы слышите, как лязгают их челюсти, тысячи челюстей! Черви скапливаются в желудке жертвы, пиршествуют в ее черепе. Когда они закончат, открывается третья, последняя дверь, и вползают маленькие паразиты — муравьи и клещи. Они за несколько минут обгладывают кости до белизны. Говорят, что касситы изобрели эту камеру для того, чтобы тайно освобождаться от своих наиболее ненавистных врагов, так, чтобы от них ничего не оставалось и их нельзя было бы опознать.

Шепак умолк. Симеркет смотрел на эламца с открытым ртом.

— Я не могу в это поверить! — прошептал он.

— Поверь. Кутир заставил офицеров наблюдать за Кайдином, когда его туда бросили. Но я еще не рассказал тебе самого страшного!

— Что может быть страшнее? — отозвался Симеркет слабым голосом.

— Ты ведь видел насекомых в этой проклятой стране? Насколько они чудовищны! Это настоящие хищники!

Симеркет кивнул. Он вспомнил ту ночь за воротами Иса, когда поджидал из города Мардука.

— Вообрази их — но в два, в три раза больше! Вот что с ними происходит, когда у

них есть изрядный запас мяса. — Он осушил свою флягу. — И приходи на следующей неделе. Будет моя очередь.

Между ними повисло тягостное молчание. Затем Симеркет решительно поднялся на ноги.

— В таком случае, — сказал он как можно увереннее, — нам ничего не остается, кроме как найти принцессу.

Шепак горько усмехнулся:

— Ты думаешь, тебе это удастся?

— Почему бы и нет? Она исчезла одновременно с моей женой и в том же месте. — Симеркет оглянулся, обозревая руины поместья. — Если я могу найти одну женщину, то наверняка смогу найти и вторую.

Прежде чем они ушли, Симеркет в последний раз исследовал все вокруг. Действительно, эламцы очистили место от всех вещественных доказательств. Когда он поделился своим наблюдением с Шепаком, полковник ответил, что вообще здесь мало что можно было обнаружить; налетчики уничтожили все следы нападения, постаравшись не оставить ничего, что могло бы указать на них. Это само по себе было странно.

Однако Симеркет кое-что все же заметил — в стволе упавшего кедра. Он не увидел этого раньше, в первый осмотр, ибо ствол кедра был тогда в тени. Теперь же, когда появилось солнце, в его лучах он смог обнаружить стрелу, слегка обуглившуюся, но в целом неповрежденную. Она глубоко вонзилась в ствол дерева. Симеркет потянул ее, чтобы вытащить, но она не поддалась.

— Шепак, сюда! — позвал он.

Эламец поспешил к нему. Симеркет указал на стрелу. Шепак подцепил ее мечом, а Симеркет поймал — стрела упала ему в руки.

— Странная штука, — пожал плечами Шепак. — Не помню, чтобы раньше видел такие!

— А я видел, — заявил Симеркет. — Смотри, она не из дерева! Из тростника. Точнее, из папируса — высушенного и смазанного смолой. Взгляни сюда — это синайская медь. А перья — серые, с белыми кончиками, — держу пари, это перья фиванского гуся!

Он с грустью посмотрел на Шепака:

— Стрела сделана в Египте.

Солнце уже стояло в зените, когда Симеркет и Шепак пустились в обратный путь. Шепак говорил с Симеркетом холодно и односложно. Стрела! Дело рук египтян. Случайное ли это совпадение, что египтянин принялся расследовать убийство эламского принца и принцессы? Что ему надо? Обнаружить свидетельство участия в убийстве египтян? Это попахивало соучастием. Следует пересмотреть союз с Симеркетом, думал Шепак.

Они ехали быстро и молча. Оба стремились добраться до места до темноты. Даже Шепак почувствовал облегчение, когда они достигли ворот Иштар.

У дверей гостиницы Бел-Мардука Симеркет отдал вожжи Шепаку. Они односложно договорились встретиться на следующее утро, чтобы определить дальнейший ход действий. Симеркет оставил стрелу для сохранности у полковника, попросив его спрятать ее и никому не говорить о ее существовании; он не хотел, чтобы их единственная находка таинственным образом исчезла в гостинице из его мешка.