День лжецаря
Шрифт:
Глаза Симеркета смотрели холодно.
— Но вы еще не знаете, чего я захочу от вас!
— Да нет же, знаем, господин. — Голос Галзу прозвучал вполне уверенно. — Вы захотите, чтобы мы продолжали делать то, что все время делали: следить за вами.
— Если они попытались убить меня один раз, то сделают это и во второй. Отчасти это хорошо: это означает, что я знаю то, чего им не хочется, чтобы я знал. Все, что мне надо, — это выяснить, кто это будет. Так что в следующий раз я хочу получить врага живым. Понятно?
Темноголовые торжественно
До ноздрей Симеркета долетел легкий запах дыма от подожженного навоза. В Вавилоне начинался новый день, и сизое небо медленно делалось темно-красным. Симеркет решительно обмотал вокруг шеи накидку, спрятав бинт, и шагнул на ближайшую узкую улицу.
— Ты должна перестать говорить всем, что ты моя жена! — потребовал Симеркет у Анеку.
Они сидели в маленьком храмовом дворике. Услышав его слова, Анеку обняла руками колени и издала долгий, печальный вздох.
— Неужели я кажусь тебе такой безобразной, что ты не можешь притвориться, что женат на мне?
Симеркет знал, что если ответит на этот вопрос, то кончит тем, что начнет перечислять все достоинства Анеку — только чтобы заверить ее в том, что она не безобразная, не отталкивающая, — то есть в том, что она и сама хорошо знает. Почему женщинам нужно постоянно слышать комплименты, спрашивал он себя с нарастающим раздражением. Чтобы отвлечь ее, он жестом указал на внутренний двор.
— Я никогда раньше не видел, чтобы здесь было так чисто. Виа должна быть благодарна, что ты здесь.
— Она меня терпеть не может!
— Неправда, — произнес Симеркет без большой, впрочем, уверенности.
Губы Анеку изогнулись в кривой усмешке, в глазах проскочила лукавая искорка.
— Это не важно. Мне нравится то, как она меня ругает: это напоминает мне мою маму. «Ты просто дикая девчонка, из тебя не выйдет ничего путного», — говорила она. — Мимолетное хорошее настроение покинуло ее, и миндалевидные глаза сделались грустными. — И она была права.
— Ты так считаешь? — осторожно спросил Симеркет. — Значит, это твоя дикость привела тебя сюда?
— Может быть, ты наконец спросишь, почему меня прогнали из Египта?
— Только если ты сама захочешь мне рассказать.
— Меня прогнали, потому что я осмелилась полюбить человека, стоявшего выше меня.
Симеркет, не ожидавший такого ответа, посмотрел на нее с откровенным любопытством.
— Он принадлежал к знати, — объяснила Анеку. — А я была всего лишь служанкой в таверне. Он приходил каждый вечер, чтобы меня увидеть. Мы полюбили друг друга. Он обещал, что, как только сможет развестись со своей женой, мы вместе разобьем кувшин. Я в то время не знала, что его шурином был сам Менеф.
— Менеф? — воскликнул Симеркет. — Посол?
—
— Но если твой любовник занимал столь высокое положение, разве он не мог защитить тебя?
— Менеф угрожал ему разоблачением, и он не осмелился.
Симеркет с сомнением покачал головой:
— Разоблачением — в чем? Супружеская измена не редкий грех в высших кругах.
— Было еще кое-что. Я не знаю, что именно. Но Менеф знал об этом, и после того как начался суд надо мной, я его ни разу не видела. — Она отвернулась и сорвала с нижней ветки дерева над своей головой увядший лист. — Найя знала этого человека. Он был другом ее мужа.
Черные глаза Симеркета расширились.
— Нахт был другом твоего любовника? Нахт? Ну, в таком случае я могу точно сказать тебе, в чем участвовал твой любовник и какого разоблачения он опасался. Речь идет о заговоре против фараона Рамсеса. Неудивительно, что он боялся Менефа.
— Нет, — решительно возразила Анеку. — Ты ошибаешься. Он бы не участвовал ни в чем подобном. Он был хороший человек.
Симеркет махнул рукой, понимая, что бесполезно убеждать ее в том, что ее любовник участвовал в заговоре.
— Тебе повезло, что ты не вышла за него замуж. Иначе ваш брак был бы проклят. Египет стоял на краю пропасти из-за таких вот «хороших людей» вроде него.
Ее удлиненные глаза превратились в холодные изумруды.
— Египет? Не говори мне о Египте — Египет может идти ко всем чертям! Что он сделал для меня, кроме как разрушил все, что было мне дорого, а затем бросил на невольничий рынок? Я сыта египетским лицемерием — и больше всего тобой, Симеркет! Ты такой красивый, такой правильный, специальный посланник фараона, охотящийся за мертвой женщиной…
Ее рот некрасиво скривился, и слова ее эхом отозвались в его голове: «Мертвая женщина, мертвая женщина!» Симеркет быстро повернулся к ней. С его языка готовы были сорваться проклятия, но прежде чем он успел их произнести, во дворе раздался голос Виа:
— Анеку! Симеркет!
Оба тут же примолкли, как пара сцепившихся в ссоре подростков. Старая служительница стояла в дверях, укоризненно глядя на них. Она кивнула Анеку.
— Сенмут нуждается в твоей помощи с утренними жертвоприношениями, девушка.
Удаляясь с гордо поднятой головой, Анеку бросила на Симеркета последний, исполненный ненависти взгляд. Симеркет смотрел ей вслед, тяжело дыша.
— Ты слышала? — спросил он Виа.
— Я слышала достаточно.
Симеркет с мрачным видом отвернулся.
— Я не жалею о том, что сказал!
Виа издала долгий, печальный вздох.
— О Симеркет, тебе следовало бы пожалеть. Что тебе до того, что ее любовник был негодяем? Он давно исчез из ее жизни, и у нее не осталось от него ничего, кроме памяти.