День минотавра (Минотавр - 1)
Шрифт:
У Теи перехватило дыхание.
– В лесу?
– И я знал твою мать, дриаду.
– Я не хочу о ней ничего слышать.
– Нельзя рассказать об отце, не упомянув мать.
– И я громко крикнул: Икар! Пандия!
Они появились из-за гряды. Руки у них были грязные. Вдвоем они тащили полную корзину камней.
– Медведи?
– прошептала Пандия, глядя на меня округлившимися от ужаса глазами.
– Нас сейчас съедят?
– Нет, медведей нет, - сказал я.
– Мне просто нужно вам что-то показать.
В миле от поля Драгоценных Камней, на маленькой, заросшей мхом и папоротником просеке,
– Это дерево вашей матери.
– И я рассказал им об Эаке, их отце.
– Когда он пришел в лес, я был еще мальчиком. Мой отец построил в тамарисковой роще дом из тростника, где мы жили с ним вдвоем после смерти моей матери - ее убило молнией. Густые деревья закрывали солнечный свет и скрывали нас с нашим горем. В доме я только ночевал, а все дни проводил в лесу, где мы с матерью когда-то собирали каштаны и где я слушал ее рассказы о том, как наш народ переселился сюда с Блаженных островов. Именно в лесу я впервые увидел Эака. В руке он сжимал кинжал, безбородое лицо было в крови, а глаза - совершенно пустыми, как у того, кто стал жертвой стрига. Позже я узнал, что он оказался в горах, преследуя со своим отрядом ахейских пиратов. Он и его люди догнали их и разбили у самого леса. После жестокой схватки в живых остался только Эак, раненый, почти без сознания, он вошел в лес, но силы оставили его, и он опустился на колени, как убийца перед судьей, кинжал выпал у него из рук, он смотрел перед собой, но ничего не видел.
Я осторожно вышел из-за кустов, где прятался, и спросил:
– Помочь тебе встать?
Подойти к нему ближе я боялся, ведь это был человек, а человек всегда опасен.
– Он не может говорить.
– Рядом со мной стояла дриада Кора.
– Твое платье соткано из солнечных лучей!
– воскликнул я.
– Из солнечных цветов подсолнухов, - улыбнулась она.
– Каждое утро я тку его заново, ведь лепестки живут только один день. Как любовь.
– А твои волосы как зеленый водопад. Он струится по плечам и поет свою песню.
– Может, он научился этой песне у дерева, в котором я живу, слушая, как переговариваются в ветвях дятлы и маленькие птички и как шумит листва. Но мы должны помочь нашему другу, - сказала она.
– Это человек, - прошептал я. Казалось, она не понимает, как это опасно.
– Тем более он заслуживает сочувствия.
Его прекрасные темные волосы, откинутые назад, стягивала лента, бледное и гладкое лицо казалось сделанным из алебастра - материала, из которого критяне вырезают своим царям троны. Такое лицо, безупречное и неподвластное времени, могло выйти из-под резца бога ремесел Гефеста, создавшего его в своей подземной мастерской.
Мы с двух сторон взяли человека под руки и привели в дерево дриады. Она не пригласила меня войти и улыбнулась, заметив мое разочарование. Я много слышал о чудесах, творившихся в деревьях дриад, - о винтовых лестницах, вырезанных внутри ствола, потайных дверях, за которыми находятся освещаемые светлячками комнаты, о балконах, спрятанных среди ветвей, - там дриады расчесывают свои длинные волосы, а солнечные лучи нежно поглаживают их по голове.
– Не входи ко мне. Я привела в
– Он причинит тебе зло?
– Может быть.
– Зачем же ты взяла его к себе?
– Я слишком долго жила в лучах солнца.
Ни один человек не мог войти в лес незамеченным - звери сразу поднимали тревогу. Все, даже нечистые на руку трии и легкомысленные паниски, по очереди несли дежурство рядом с узким проходом, образовавшимся в высоких скалах, непреодолимой стеной окружавших нашу страну. Только этот проход соединял лес с миром людей (я не говорю о своей пещере, но туда никто не решался даже заглянуть). Мы не единственные заметили Эака, и в то время, как Кора вела его к себе домой, дежурные трубили тревогу в большую морскую раковину. На следующий день Хирон, повелитель кентавров, пришел к Коре, чтобы поговорить о пришельце.
– Я собираюсь родить от него ребенка, - сказала она. Хирон был ошеломлен этим известием. Отец - человек, а мать - зверь! Кем же тогда будет ребенок, человеком или зверем? И, встряхнув гривой, он ушел, предоставив глупой дриаде самой разбираться в том, что она натворила.
Сначала родилась ты, Тея, а через год на свет появился Икар, и первое, что он сделал, - рассмеялся. Высоко в ветвях дерева, где вы жили, был балкон с бамбуковыми перилами, огибавший весь ствол. На нем стояла скамья. Я часто приходил к вашему дому и ждал внизу, когда Кора появится на балконе, держа вас на руках.
– Эвностий, иди к нам, - позвала она меня однажды.
– Мне можно войти в дверь?
– спросил я, надеясь, наконец, посмотреть, что делается там, внутри ствола.
– Поднимайся по наружной лестнице.
Я с тревогой заметил, что волосы ее потеряли свой блеск и безжизненно висели, как сломанный папоротник, а платье было соткано не из ярких лепестков подсолнуха, а из темно-коричневых листьев. Она протянула мне дочку.
– А я ничего у нее не сломаю?
– спросил я робко.
– Нет, если, конечно, не уронишь на землю.
– Она засмеялась.
Сначала ты расплакалась.
– Наверное, ее напугал цвет моих волос, - сказал я.
– Она боится леса и всегда плачет, когда я выношу ее на балкон.
Я прижал твою маленькую ручку к своему рогу и сказал:
– Смотри, они совсем не страшные. Как две морковки.
Ты заснула прямо у меня на руках.
– Дай мне подержать и Икара тоже, - попросил я у Коры.
– По одному младенцу на каждую руку. Они будут друг друга уравновешивать.
Такого пухленького малыша я никогда раньше не видел. Когда никто не держал тебя на руках, ты лежал в своей колыбельке, сделанной матерью из панциря черепахи, и весело агукал, глядя на дятлов или просто на небо. Ты напоминал мне птенца, постоянно объедающегося насекомыми, который стал таким толстым и тяжелым, что ему вовсе не хочется летать. Он сидит в своем гнезде и ждет, когда опять принесут поесть.
Я не говорил Коре о том, что очень полюбил вас: Тею - потому, что она всегда была грустной, а Икара - потому, что он был пухленьким и веселым. Иногда Кора оставляла меня с вами одного, а сама уходила в лес вместе с Эаком (у нее, наверное, сердце разрывалось от горя, когда она видела, как Эак подходит к кромке леса и с тоской глядит на крестьянские домишки, стоящие на другом конце поляны).