День независимости. Часть 2
Шрифт:
Он облизал жирные пальцы, отодвинул тарелку прочь и сытно отрыгнул.
— Он сам себя подставил. У меня не было выбора.
— Значит, ты можешь и нас… того? — мотнул головой Сергей. — Сделали что не по-твоему или прокололись…
— Вон ты как заговорил… — удивленно протянул Журавлев. — Да если б не я, уже на нарах могли чалиться. Ты хочешь на нары? Хочешь? Хочешь оставшуюся жизнь провести за решеткой?.. Мне проще было убрать одного, чтобы не потерять всех вас! Пусть теперь менты мозги греют, чтобы нас зацепить…
— Благодетель… Какая разница, не
Встряхнувшись, в разговор влез Казбек.
— А он верно говорит. Какой им смысл отпускать нас с такими деньжищами? Куда проще: шлепнуть, а денежки — тю-тю…
— Заткнитесь! — негромко произнес Журавлев, и ему повиновались.
Он обвел тяжелым взглядом подельников:
— Мы с вами — одна команда. И сидим в одной лодке! Будете меня слушать, выполнять приказы без лишнего базара — выберемся из этого дерьма. С деньгами!.. Думаю, наши труды стоят немало. А кто не хочет… — Семен неожиданно рассмеялся. — Колхоз дело добровольное: не пойдешь — расстреляют… Все, кончайте трепот! Мне рано вставать.
25
Ставрополь. 18 мая.
17 ч. 00 мин.
В промозглом подвальном помещении царил полумрак. Воздух был затхлым, словно оно никогда не проветривалось, и отдавал кислиной сгоревшего пороха; от стен отслаивалась краска, обнажая белесые от грибка проплешины. Под черным от копоти потолком, свисая на шнуре, неярко горела, покрытая пылью, стосвечовая лампочка.
Внешне комнатка напоминала сарай, куда за ненадобностью сброшены отслужившие свое вещи, и подобие подвального притона, в котором собирается на посиделки незаконопослушные тинэйджеры.
У стены, примыкающей к низкому входу, пылился старый сломанный диван, место которому давно на помойке, с небрежно валяющейся на подлокотнике мятой подушкой. Сбоку дивана, батареей выстроились пустые бутылки из-под пива.
Проход к дальней стене, с замурованным цокольным окошечком, преграждал длинный стол, заваленный заурядным, на первый взгляд, мусором: исчерканными листами бумаги, какими-то коробками и порошками. Здесь же в беспорядке разбросанные медицинские инструменты, аптекарские весы, стеклянные колбы, заполненные разноцветными жидкостями, и составленные стопой книги по химии.
Единственно приличная в этом хаосе вещь — персональный компьютер — выглядел как пришелец из другого мира.
Сейчас подвал был пуст, но на лестнице уже слышались неторопливые шаги. Вниз спускался владелец этой полуподпольной лаборатории, бывший талантливый ученый, которому прочили большое будущее, а ныне закоренелый наркоман и затворник Иван Иннокентьевич Борщов.
Посторонний человек не сразу без труда смог бы определить его подлинный возраст. Нестриженые лохмы волос, обвязанные вокруг лба бечевкой, жиденькая поповская бородка вкупе с высохшим от постоянного употребления героина болезненно бледным лицом, стариковски сутулая спина придавали ему вид умудренного годами человека, которому до пенсии рукой подать.
Картины
На деле Борщов только-только вошел в возраст Христа, месяц назад, в полном одиночестве, он справив свое тридцатитрехлетие.
Иван Борщов был прирожденным химиком, и уже с детства знал, чему посвятит всю свою жизнь. Из школьных предметов он признавал лишь три: химию, физику и математику, считая остальные бесполезной тратой времени. С седьмого класса принимал участие в химических олимпиадах, был замечен специалистами, и из обычной школы переведен в школу со специальным уклоном.
Без особых проблем поступив в Ставропольский Государственный университет на факультет органической химии, учился просто, будто походя, и, на последнем курсе увлекся… производством новейших образцов взрывчатки.
Все великие открытия человечество получало благодаря эволюции и войнам, — так считал он. Секрет пороха разгадали китайцы столетия назад, но с тех пор наука продвигалась в этом направлении черепашьими шагами. Борщов мечтал сделать прорыв, создать такую взрывчатку, чье производство было бы намного безопаснее сегодняшней, дешевле по затратам, а главное — и при относительно небольшом объеме в десятки раз превышало мощность…
Профессора с серьезностью не относились к причудам молодого студента, но и не ставили палки в колеса, когда, получив диплом, он остался в аспирантуре.
Личной жизни Иван Борщов почти не имел, дневал и ночевал в университетской лаборатории, не вылазил из научной библиотеке, глотая информацию томами.
Но скудный бюджет университета не позволял удовлетворять его растущие запросы, траты на закупку современного оборудования и производных материалов. А после пожара в лаборатории, причиной чему стал его неудавшийся опыт, Борщова вежливо попросили уйти…
Он ушел, но был так близок к искомой формуле, что бросить изыскания не мог. Днями Иван зарабатывал на хлеб грузчиком на оптовом рынке. В еде он был непривередлив, а потому, на большую часть остававшегося заработка, со временем оборудовал простейшую лабораторию в подвале частного дома на окраине города, оставшегося после смерти родителей.
Непривычный к физическому труду, Борщов быстро сорвал спину. Но умирать голодной смертью ему не пришлось; помощь пришла, откуда он ее никак не ждал.
К Ивану обратился однокашник по университету, сейчас преуспевающий в бизнесе. Компании, которую он возглавлял, исполнялось два года, и сие событие ему хотелось отметить со всем подобающим размахом. И обязательно с фейверком, только не азиатского производства — пиротехники ненадежной и непредсказуемой…
Он взялся за новое дело. Изготавливал для новых русских рокфеллеров эксклюзивные образцы иллюминации для всевозможных презентаций, годовщин и юбилеев, и его «игрушки», собранные, в отличие от китайских собратьев, с русской выдумкой и качеством, пользовались хорошим спросом.