День Победы. Гексалогия
Шрифт:
Премьер-министр Японии опустил голову, погрузившись в размышления. Валерий Лыков не мешал ему, отступив на пару шагов и рассматривая окутанные полупрозрачной дымкой вершины сопок, поросшие тайгой, возможно, никогда не видевшей человека.
— Что ж, господин Лыков, вы правы, — наконец нарушил молчание японец, немолодой, видевший на своем веку многое, заставший империю на пике могущества, помнивший горечь и позор капитуляции и своими руками помогавший возрождению своей страны. — Здесь нечего обсуждать. Я готов от имени своей страны и японского народа подписать мирный договор с Россией немедленно!
Спустя
Распахнулись высокие створки, и в зал одновременно вошли двое, премьер-министры России и Японии, одновременно подойдя к столу, на котором лежали две папки из красной кожи, предусмотрительно открытые. В ослепительном сиянии фотовспышек оба разом взяли ручки, расписавшись в документах, и референты, стоявшие рядом наготове, поменяли папки. Еще мгновение — и мирный договор между двумя странами вступил в законную силу, ознаменовав окончание, по крайней мере, одной войны.
Отвернувшись от экрана, Натан Бейл задумчиво произнес, уставившись в пустоту:
— Вот и все. Эту партию русские выиграли. А мечты японцев о возрождении Империи разбиты вдребезги. И строить новую будет уже некому. Лучшие представители нации, «пассионарии», погибли на берегах Сахалина или среди сопок Камчатки.
— А вы, Натан, будто и не удивлены вовсе, — вице-президент Сноу с подозреньем уставился на своего советника по безопасности. — Словно знали об этом заранее.
— Отчего же, сэр, — пожал плечами Бейл. — Но я здраво оценивал готовность наших японских партнеров воевать. Конечно, у них полно современного оружия, не уступающего американскому, и японские солдаты умеют им пользоваться. Но в них больше нет боевого духа настоящих самураев. Те, кто мечтал об империи, умерли семьдесят лет назад у берегов Мидуэя, на атоллах Тихого океана. А их потомки хотят только сытой мирной жизни. И глупо упрекать японцев в вероломстве после того естественного отбора, что устроили им наши деды.
Ричард Сноу уставился себе под ноги, с преувеличенным вниманием изучая начищенные до блеска носы собственных ботинок, а затем, подняв взгляд на Натана Бейла, глухо произнес:
— Русские вывели из игры нашего самого ценного союзника на востоке, пускай и невольного. У Америки и так осталось слишком мало друзей, и только число врагов растет с каждым днем. Все будто живут только ради того, чтобы вцепиться нам в горло! И, чтобы этого не произошло, снова придется умирать американцам где-то на задворках мира!
Бейл только покачал головой, заговорив подчеркнуто спокойным и уверенным тоном:
— В мире хватает тех, кто может умереть во благо Америки, сэр. Нужно лишь направить их, указать врага — и дать в руки оружие, которым они этого врага сумеют победить. А враг этот — Россия! Русские стали примером для многих, символом, олицетворением бунтарства против ведущей роли Соединенных Штатов в мире. Пока существует Россия, как государство, пока есть русский народ, множество врагов, глядя на них, станут бросать нам вызов. Россия должна быть повергнута, стерта в прах, чтобы никто больше
А Валерий Лыков, отгородившись от шумного людского муравейника российской столицы известными всему миру зубчатыми стенами из красного кирпича, обращаясь к рассевшимся за длинным столом соратникам, тем, кто делил с ним неподъемный груз ответственности за судьбу целого народа, произнес:
— Американцы не остановятся. Никогда. Они не рискуют действовать сами, предпочитая натравливать своих прихвостней — их не так жалко в случае неудачи. Впереди эпоха войн. Нас будут рвать со всех сторон, бить извне и изнутри, чтобы, когда мы упадем на колени, истекая кровью, американцы могли добить нас, не прилагая усилий и заставив весь мир поверить в их могущество. Этому не бывать! Мы не станет больше отсиживаться в обороне, но будем атаковать! Вырвем инициативу у противника, заставим его играть по нашим правилам, перенесем войну на чужую территорию! Много крови еще будет пролито. Не нами начата эта война, и не нам она нужна, но победа — должна быть нашей!
Облеченные властью над судьбами миллионов люди в Кремле и Белом Доме продолжали строить планы, обдумывая новый ход в сложной, смертельно опасной, но вызывающей непреодолимую зависимость игре, решая, кому жить, а кому умирать. А на борту летевшего на юг над Охотским морем военно-транспортного Ил-76 пришел в себя младший лейтенант Олег Бурцев. Уставившись пустым взглядом в потолок кабины, притянутый для надежности ремнями к носилкам офицер под мерный гул турбин размышлял о предстоящей мирной жизни, от которой порядком уже отвык. Шальная японская пуля, настигшая его на улицах Усть-Камчатска, разворотила коленный сустав, и, прибыв на континент, предстояло снять погоны, став гражданским человеком.
Проходивший мимо немолодой военврач, при одном взгляде на одутловатое лицо которого возникали мысли о запойном алкоголизме, увидев, что его подопечный очнулся, хлопнул офицера по плечу:
— Выше нос, земляк! Скоро вернешься домой. Ты давно воюешь-то?
Бурцев хмыкнул:
— В Чечне год на срочной, потом, почти сразу, туда же на контракт — еще год. А потом партизанил, от начала до самого конца. Сахалин. И тут вот теперь, на Камчатке. Да видимо, уже все, отвоевался.
— Ну, ты даешь! — Врач восхищенно помотал головой. — «Пес войны», ежкин кот, ни больше, ни меньше! И хватит уже с «веслом» по лесам бегать, пора и пожить, как человеку, заслужил. Родина тебя не забудет, медали будут, пенсия — и вся жизнь впереди, живи да радуйся. А нога — ерунда, вставят шарнир титановый, станет лучше, чем прежде. Держись, браток! Все у тебя будет путем!
Врач убежал куда-то дальше по наполненному шумом десантному отсеку приближавшегося к аэродрому «ильюшина». До той минуты, когда Олегу Бурцеву предстояло стать гражданским человеком, оставались считанные часы. Вот только при первой же мысли об этом на глаза отчего-то предательски наворачивались слезы.
Июль 2015 — июль 2016,
Рыбинск.