День помощи
Шрифт:
Поперхнувшись глотком кофе, министр иностранных дел зашелся в приступе кашля, выпучив глаза. Но, к чести Розанова, он быстро справился с удивлением, вновь взяв себя в руки. Честно говоря, он чего-то подобного и ждал от премьер-министра, но все же надеялся, что это просто нервы разыгрались.
– Это называется государственный переворот, – произнес, справившись с эмоциями, министр иностранных дел. – И в большинстве стран за попытку его, даже за приготовления к перевороту полагается смертная казнь. Конечно, у нас на нее наложен мораторий, поэтому, полагаю, можно отделаться пожизненным
– А если взглянуть на это с другой стороны, – предложил Самойлов, который уже понял, что не ошибся, обратившись за помощью именно к Розанову. – Если назвать это спасением России, Юрий? Нас втягивают в противостояние со всем западным миром, которое может обернуться настоящей войной, и выиграть которое у страны сейчас просто нет сил. Мы еще можем остановить это, хотя времени почти не осталось, так готов ли ты отойти в сторону, видя, как гибнет Россия, и зная при этом, что у тебя был шанс остановить надвигающуюся катастрофу.
Самойлов пронизывающим взглядом уставился на Розанова, словно гипнотизируя его, и министр иностранных дел не выдержал:
– Вдвоем мы ничего не сможем сделать, – выдержка все же изменила Розанову, обычно вовсе избегавшему проявления чувств на публике, пусть даже и в присутствии единственного зрителя. Министр тоже встал, и принялся расхаживать по кабинету, благо, ковер глушил стук подошв. – За нами нет реальной силы, а авторитет Швецова очень высок. Конечно, можно обратиться к депутатам, начать процедуру импичмента, но едва ли мы добьемся успеха в этом.
– Дело не в успехе, а в отсутствии времени, – поправил своего собеседника Самойлов. – Даже если к нам прислушаются, американцы ждать не будет. Все, что у нас есть, это несколько дней, а потом все наши планы, все наши усилия уже никому не будут нужны. Начать войну легко, но нужно еще победить в ней.
– Значит, законным путем Швецова нам не отстранить от власти, так? – Вопрос, который задал Розанов, явно был риторическим. – Значит, остается только силовой вариант. Но у нас под рукой нет лишней дивизии, которая выполнит любую твою или мою команду, а без этого затевать что-либо глупо.
– Да, нам нужны исполнители, их должно быть много, и они должны быть хорошо вооружены, – кивнул премьер-министр, только что одержавший важную победу, победу, значение которой переоценить было, пожалуй, невозможно. – Президента охраняют, и его телохранители запросто расстреляют даже нас, если почувствуют опасность для Швецова.
– И ты знаешь, где можно найти этих исполнителей? – почему-то Розанов был уверен, что получит утвердительный ответ.
– Военные помогут, – не разочаровал министра иностранных дел Самойлов.
– Не все военные, – заметил Розанов. – Среди офицеров авторитет президента сейчас очень высок, и они скорее расстреляют нас, если узнают, что мы задумали.
– Но есть те, кто читает себя обиженным нынешним президентом, – произнес премьер-министр. – Не всякий генерал станет подчиняться полковнику, пусть и повышенному до верховного главнокомандующего. Амбиции, Юрий, это страшная сила. Только нужно с умом ее использовать,
– Так кто же может нам помочь, Аркадий? – Розанов, приняв решение, больше не сомневался, теперь думая лишь над тем, как обеспечить успех этому безумному замыслу. Он и прежде размышлял о тех опасностях, что сулит не всегда взвешенная политика президента, но сделать первый шаг всегда трудно. Теперь же, зная, что он не одинок в своих опасениях, Юрий Розанов был готов действовать.
Позже Юрий признался себе, что премьер-министр действительно обеспечил их замыслу мощную поддержку. Человек, к которому они обратились, и впрямь имел в своем распоряжении достаточно сил, чтобы реализовать их замысел, и обладал при этом достаточным авторитетом, чтобы его приказы были исполнены без малейших сомнений.
– Вы предлагаете мне совершить преступление, – в целом реакция Василия Строгова была почти такой же, как у самого Розанова днем ранее. Самойлов, не тратя понапрасну время, выложил все командующему десантными войсками, едва переступив порог его кабинета, и теперь ожидал его ответ.
– Мы предлагаем тебе стать спасителем родины, – возразил Розанов. Все же он был мастером в ведении переговоров, а потому не стал молчать и сейчас. Строгов был выбран не напрасно, но все же он был верен присяге, и потому сопротивлялся упорно. – России грозит война, и ты это знаешь. Американцы стягивают к нашим берегам свои авианосцы, в Европе стоят их отборные дивизии, как и в Грузии. И их президент сейчас в ярости, а потому может отдать приказ в любой момент.
– У нас тоже есть корабли и самолеты, и наши солдаты умеют воевать, – переводя взгляд из-под нахмуренных бровей с одного гостя на другого, бросил Строгов. – Вы заранее настроены на поражение, вот в чем ваша беда, господа министры.
– Вспомни сорок первый год, Василий, – предложил Самойлов. – Тогда у нас тоже была огромная армия, десятки тысяч танков, лучших в мире, тысячи самолетов, разве не так? Но нам не хватило времени, мы не успели подготовиться, и потому враг дошел до стен Кремля. Сейчас может повториться то же, но в больших масштабах. Меняются времена, русские просторы и русская зима теперь не смогут стать нашим щитом, как было прежде. Наша надежда сейчас только на ракеты, но ядерная война, даже если мы нанесем первый удар, и ответа не последует, для нас не менее страшна, чем для американцев. Все равно это катастрофа, кто бы ни победил.
– Возможно, армия и готова к войне, – подхватил Розанов, не дав времени генералу для того, чтобы собраться с мыслями, – но наша экономика этого не выдержит. Американцы нанесут удар не по военным объектам, а по заводам, электростанциям, по городам. Они разрушат инфрастуктуру, как делали это в Ираке, Сербии. У нас не будет времени, чтобы, как в сорок первом, эвакуировать заводы за Урал, и мы не сможем выпускать по нескольку десятков танков каждый день. Для этого сейчас просто нет ресурсов, ведь мы даже зерно закупаем за границей, так о чем можно говорить. Представьте, что в стране разразится голод, генерал? О каком сопротивлении можно говорить, если нашим солдатам нечего будет есть?