День после ночи

Диамант Анита

На самом деле Шендл о нем ни слова не говорила. Вот уже две недели она пыталась придумать, как вплести Давида в историю, которую они с Леони рассказывали друг другу каждое утро. Есть ли у него брат? Понравится ли этому брату Леони? В конце концов она решила не морочить подруге голову разговорами о Давиде, ведь Шендл и сама не знала, что чувствует.

– А мы всю воду выпили, – сказала Шендл и, схватив кувшин, опрометью бросилась прочь.

Давид грустно посмотрел ей вслед и вздохнул:

– Я хочу на ней жениться.

– Вы же

едва знакомы, – заметила Леони.

– Время тут не имеет никакого значения. Ведь это любовь.

– Значит, ты любишь Шендл?

– Да. Только вот не уверен, что и она меня любит.

– Шендл – очень хороший человек, – сказала Леони. Схватив Давида за руку, она быстро зашептала ему на ухо: – Не вздумай ее обидеть. Заботься о ней. Она заботится обо всех на свете, а о себе совсем не думает.

– Ну конечно, я буду о ней заботиться, – сказал Давид. – Вот увидишь! Если тебе покажется, что у меня плохо получается, ты мне обязательно скажи.

– Я? – удивленно подняла брови Леони. – Я тут лишняя. В вино молока не наливают.

– А ты сама? – спросил он. – В этом зале все в тебя влюблены. Все, кроме меня. Чего ты их отваживаешь?

– Вы пьяны, месье. – Леони наморщила носик: от Давида разило спиртным.

– Пьян. Но все равно я прав. Чего ты такая холодная?

Давид попытался обнять Леони, но она отодвинулась вместе со стулом и повернулась к залу. Восемь девушек из кибуца внесли в столовую блюда с печеньем, кексом и штруделем и чашки с фруктовым компотом. За ними, улыбаясь до ушей, шла Шендл. В каждой руке у нее было по тарелке.

Она поставила тарелку с конфетами в центр стола.

– Это на всех, – объявила она. – Но пироги, чур, мои. Этот с абрикосами, этот со сливой, а вот этот – с изюмом и яблоками. Я такой в детстве ела.

Шендл, будто маэстро дирижерской палочкой, театрально взмахнула вилкой. Откусив по маленькому кусочку от двух пирогов, она одобрительно кивнула. Третий пирог пришлось пробовать дважды, поскольку в нем обнаружились миндаль и сушеные яблоки, пропитанные шнапсом, а еще какие-то специи, которые Шендл не смогла опознать. Этот кулинарный шедевр был, признаться, несравненно вкуснее пирогов ее матери.

– Ну как, вкусно? – спросила Леони.

– С ума сойти, – прошептала Шендл с таким серьезным видом, что все за столом не удержались и прыснули.

Давид тайком откусил от пирога с ее тарелки и притворился, будто падает в обморок, а сам потихоньку прижался к Шендл бедром. Она нахмурилась и кивнула – на Леони, давая ему понять, что без подруги никуда, не пойдет. Давид шутливо салютовал и отошел нетвердой походкой. Минуту спустя он вернулся с Милошем, самым красивым парнем в Атлите.

– Посиди с нами, – сказал Давид и поставил Милошу стул рядом с Леони. Потом повернулся к Шендл: – На улице играют на аккордеоне. Пойдем попляшем? Пожалуйста, мадемуазель?

Шендл хотела было отказаться, но Леони махнула рукой:

– Иди, иди. Он не отстанет.

Все

в столовой смотрели только на сидевших рядом Леони и Милоша. Мягкие каштановые локоны Леони обрамляли ее личико сердечком, прекрасные брови дугой выгнулись над серыми, точно облака в солнечный день, глазами. Внешность Леони доказывала, что все парижанки – в том числе и еврейки – обладают врожденной элегантностью.

И Милош рядом с ней казался еще симпатичнее. Крепкая шея, черные как смоль волосы, оттенявшие молочную белизну кожи. Он был похож на римскую статую. Казалось, им с Леони предназначено стать самой красивой еврейской парой и родить самых красивых в истории еврейских детей.

Внимание смутило их; оба вдруг остро почувствовали, что им нечего сказать друг другу. Милош разминал вилкой кусок пирога в груду крошек, Леони пила воду мелкими глотками. Они дружно вздохнули, дружно рассмеялись, и взаимная неловкость разом сплотила их.

– Пойдем, поглядим на танцы, – предложила Леони.

Он помог ей встать, и мужчины из его барака заулюлюкали и закричали «ура».

Зора наблюдала за ними помимо собственной воли, а потом в последний раз обвела взглядом зал. Майер не пришел. Что ж, значит, он дома, с женой и детьми. Зора вышла на улицу. Охранники-арабы сутулились у дверей, наблюдая за праздником.

Помещение опустело. Теди заметила, с каким выражением охранники смотрят на выпечку, и принесла им тарелку с печеньем.

– Большое спасибо! – поблагодарил человечек с огромными усами.

– Вы знаете иврит? – спросила Теди.

– Иврит и арабский. И еще английский и немножко фарси.

Другой человек, поразительно похожий на Арика, учителя иврита, потянулся за треугольным печеньем:

– У меня такое мама печет. – Однако, откусив кусочек, он поморщился.

Теди рассмеялась:

– Мамино лучше, да?

– Мамино слаще. – Он потрогал ее волосы. – Ты тоже сладенькая.

Теди отпрянула.

– Сейчас еще пирогов принесу, даже вкуснее.

Она послала к нему одного из ребят из кибуца со штруделем. Охранники махали ей и усердно жевали, а двойник Арика показал большой палец, липкий от сладкой подливки.

Теди помахала им в ответ, а потом через кухню вернулась к задней двери, возле которой стояли Тирца и гости из кибуца. Они курили и говорили так быстро, что Теди не могла разобрать, о чем идет речь.

– Спокойной ночи, – сказала Теди на ходу. – И большое спасибо!

На пятачке у входа в столовую теснились танцующие пары. Тут смеялись, играла музыка, но Теди слишком устала. У нее уже скулы сводило от бесконечных улыбок и необходимости отвечать на любопытные взгляды ребят из кибуца. «И что, на меня здесь всегда будут так смотреть? – думала она. – Эка невидаль, высокая блондинка».

За забором лагеря лежало наполовину вспаханное поле. Здесь пахло дерном и свежесрезанной травой. Луны не было. Горы на горизонте казались темными расплывчатыми тенями.