День Расы

Будимир

Недостаточно истерично-позитивной рекламы, чтобы заставить дружить русского и африканца. Или таджикского наркоторговца. Или цыганского вора.

Не останется безнаказанной пропаганда геноцида русских в России, проходящего под лозунгом соблюдения прав человека. Русскому народу не находится места даже в конституции.

Единственный способ прекратить конфликты между высшими и низшими — поставить непреодолимые границы и прекратить всякие контакты.

Наш девиз — Эра Разделения. Давайте здраво смотреть на мир.

Упыри, сидящие на шее нашего Отечества, не заслуживают иного к себе отношения.

Тем, кто хочет, будет предоставлена возможность уехать по собственной воле, остальные подлежат ликвидации.

Здесь нет моего оправдания истребления врага. Нет оправдания Колючки. Нет оправдания Генерала либо кого-то еще из наших братьев. Никому из нас это не доставляет удовольствия. Глядя на изуродованный окружающий мир мы учимся прагматизму. Очистить дом можно лишь взявшись за метлу — других способов не существует.

Нам не в чем оправдываться.

У нас есть за что бороться.

Я ощущаю вспышку ослепляющей убийственной ненависти, когда смотрю из окошка машины. Очередной патруль избивает группу мужчин и женщин, которых вытащили из микроавтобуса. Я не знаю, кто они. Но они русские. Люди собираются вокруг и наблюдают. Рядом с патрульными стоят вооруженные автоматами солдаты, их оружие направлено на зевак. Среди тех, кто орудует резиновыми палками, почти все инородцы с юга.

Мы погибаем. Это нужно остановить.

До каких пор будет продолжаться истребление моих братьев и сестер?!

— Ты хочешь убить их? — Колючка сжимает тяжелыми пальцами мое предплечье.

— Да.

— Ты чувствуешь необходимость этого каждой клеточкой своего тела?

Колючка говорит как раньше — будто вынимает из меня душу и подставляет ее под режущий северный ветер.

— Ты будешь упиваться убийством?

— Нет.

— Почему?

— Потому что это просто важно.

— Это неизбежно, — произносит Колючка.

Молодая женщина пытается вырваться, но ее хватают сзади за волосы и тащат к милицейской машине. Она падает, продолжая сопротивляться. Мы отдаляемся. Из носа женщины обильно льется кровь. Вся куртка спереди залита кровью. Эта картина стоит у меня перед глазами.

11

Стоящий возле машины Отвертка говорит нам, что остается пять минут до отъезда. Смотрит на часы. Я мельком провожаю его взглядом, Отвертка отходит в сторону и начинает разговаривать с водителем. Вдвоем они наблюдают за двором перед компьютерным магазином. В воскресный день здесь никого нет. Кусочек, отрезанный от тревожной вселенной. Мы собираемся в тени раскидистых деревьев.

Я провожаю Свету. Другие мужчины из числа активистов Сопротивления провожают своих сестер и невест, отправляющихся в поселение. Я вижу их тоскливые глаза. Отчаяние от невозможности быть рядом.

Мне неудобно, и я отвожу взгляд. Я не умею прощаться, Света, я не умею, прости меня, пожалуйста.

Как всегда в такие минуты слов не находится. Никаких.

Она держит меня за руку, стоит молча, прислонившись лбом к моему подбородку.

Бесконечно долго.

И повернуть назад нельзя. Для всего существует свой порядок.

Все пять минут.

Она сказала:

— Как приедем, я позвоню.

Я целую ее и усаживаю в машину. Голубые глаза стараются запечатлеть меня в мельчайших подробностях. Немного извиняющаяся

улыбка адресована мне. Только ее я и помню.

Вы поехали впятером в машине, включая водителя, и вас сопровождал вооруженный экипаж, состоящий из трех человек. Они двигались на расстоянии сорока-пятидесяти метров от вас. Стандартная ситуация, давно отработанная схема. Патрули на дорогах? Да, их следовало опасаться больше всего. У солдат и милиции есть приказ стрелять на поражение в случае оказания серьезного сопротивления. Уровень серьезности, конечно, определяется самими патрульными. Чтобы попасть в поселение, нужно выехать из города, проделать путь в несколько километров по проселочным дорогам и вновь оказаться на магистрали. Дорога неблизкая.

Я провожаю вас, как остальные мои соратники. Молча. Через заднее стекло я смотрю, Света, на твой затылок, на белые волосы. В твоих мыслях уже нет меня, мое место занято новыми тревогами и вопросами.

Проселочные дороги грязны и малопроходимы. Несколько раз и вам, и вашей охране приходится выходить из машин и выталкивать их из глинистой жижи, оставшейся после вчерашнего ливня. Но проблема не в этом, а в том, что неожиданно вас встречает военный патруль. Они выезжают из леса на бронетранспортерах. Вы все испугались, Света, и ты больше всего — потому что знала, чувствовала, что наше прощание — навсегда… Орел или решка. Слепой случай. Встреча с патрулем — только случайность. Смерть — случайность. Что я тебе могу сказать, Света? Если бы я был там, я не задавался бы дурацкими вопросами. Нет, я ни в чем не усомнился, я только четче стал видеть свою цель. Нашу цель, Света.

Автомат Калашникова с полным боекомплектом весит три килограмма. Когда угол металлического приклада опускается на ключицу, кость ломается с хрустом. Равно как и другие кости в других местах. Первого солдаты ударили одного из парней, которые вас сопровождали. Поводом послужили пистолеты, найденные у вашей охраны. Бой с хорошо вооруженным врагом безнадежен. Я не осуждаю вас за то, что вы решили дать достойный отпор врагу.

Если бы я был там, я бы поступил так же. В завязавшейся драке солдаты не сразу стали стрелять, но кто-то из них все-таки нажал на курок. Произойди инцидент где-нибудь на оживленной трассе, вы бы остались живы. Однако в лесу нет свидетелей. Половина из вас погибла мгновенно, как только по вам хлестнули очереди из автоматов, других «взяли в плен» и убили позже. Я не могу предположить, с чем тебе, Света, пришлось столкнуться, прежде чем тебе влепили пулю в затылок. Надеюсь, ты была в числе первых.

Прости меня.

Откуда я все это знаю? Наши люди провели расследование. Из поселения по намеченному вами пути выдвинулся отряд боевиков Сопротивления. После долгих блужданий они обнаружили брошенные и разгромленные автомобили и плохо присыпанную общую могилу. Ваши тела привезли в поселение, поэтому я стою сейчас тут, на лесном кладбище, уже один, потому что все разошлись. Я не участвую в страшной молчаливой тризне, потому что у меня не осталось ничего, кроме неутолимой ненависти. Подходит Колючка, я сообщаю ему, что хочу действовать, хочу действовать, действовать. Великан хватает меня за плечо, требуя, чтобы я хоть немного пришел в себя. Отводит к остальным.