День рождения Марины
Шрифт:
– Ты уже тогда чувствовала, как хорошо живётся при развитом капитализме, – усмехнулась Марина, подливая вина в бокал Вероники (похоже, кое-кто сегодня всё-таки поедет домой на такси).
– А мы со Славиком однажды тоже в Германию на Рождество попали, у нас как раз гастроли… – с мечтательным видом начала было Лена, но Вероника с досадой перебила её:
– Я закончу, если можно. Папа ушёл от нас, квартиру съёмную мать уже не могла одна оплачивать, поэтому мы либо должны были тихо свалить из Москвы, как он и хотел, либо у кого-то в приживалках остановиться. И мы стали тихонько обитать в школе, где мама работала. Директор разрешила, она очень
– А разве писательницы изъясняются так нелитературно? – неприязненно фыркнула Лена, которой не понравилось, как бесцеремонно повела себя с ней Вероника. – От кого угодно, но от вас такие выражения…
– Изъясняются, ещё как! – воскликнула Марина, пытаясь сгладить впечатление от Лениной резкости. – Ты разве не знаешь, как Пушкин матом ругался? Через слово буквально… – Но то был мужчина, – Лена сверкнула глазами. – Ну, положим, как я «нелитературно изъясняюсь», вы ещё даже не слышали, коли уж мы снова на «вы», – холодно отреагировала Вероника. – А если я и матерюсь, то красиво, используя многосложные выразительные конструкции. Так что матюки матюкам – рознь. И вообще мат – это исконно народный способ самовыражения, ничем не отличающийся от иных расхожих методов передать свои мысли и эмоции.
– Ну, всё, всё… загрузили по полной! – с досадой замахала руками Лена. – Делайте, что хотите, – материтесь, пишите книги, хоть голышом по Красной Площади бегайте. Мне всё равно. Давай лучше, Марина, за тебя выпьем – как думаешь?
Лена потянулась хрустальным фужером к Марине, Вероника присоединилась, и они слаженно и звонко чокнулись бокалами. Несмотря на то, что все трое старательно улыбались друг другу, атмосфера была безнадёжно испорчена.
В дверь снова постучали, и на пороге дома, топая ногами, чтобы сбить налипший на подошвы снег, появились две дамы.
Первая, что была повыше, держала в правой руке благоухающий букет белоснежных лилий, а в левой – подарочный пакет с логотипом салона красоты. Вторая гостья прижимала к груди довольно большую картину в раме, затянутую несколькими слоями матового полиэтилена.
Марина с явным облегчением вскочила и побежала в прихожую навстречу новым гостьям, издалека раскрыв руки для приветственных объятий:
– Эстелла, Тоня, как же я рада вас видеть! Раздевайтесь, проходите к нам!
Все трое тепло поздоровались, расцеловались. Дамы разделись и зашли в гостиную.
Лена, по-прежнему сидя на диване, некоторое время молча рассматривала обеих с ехидно-ревнивой насмешкой. Эстеллу, стройную и моложавую платиновую блондинку лет сорока пяти в обтягивающем чёрном платье и жемчужном ожерелье, она уже где-то видела – наверняка на каком-нибудь светском мероприятии. Всё в ней было безупречно – от макияжа и причёски до кончиков ухоженных, перламутровых ноготков миндалевидной формы. Увидев Веронику, Эстелла вздрогнула. Вот уж кого она не ожидала встретить здесь! Ей даже захотелось немедленно выскочить вон из комнаты, но правила приличия велели делать вид, что ровным счётом ничего не случилось. Впрочем, окружающие её метания вряд ли заметили.
На
– Знакомьтесь, девочки. Это Эстелла – владелица сети салонов красоты, мы с ней познакомились больше двадцати лет назад. Вероника – писательница, Лена – актриса. А это Тоня – дизайнер интерьера и художница. Она меня однажды нарисовала, и с тех пор мы дружим, а на этот день рождения она обещала новую картину, – лучезарно вещала Марина.
Вероника тоже узнала Эстеллу и, раздумывая над тем, стоит ли посвящать окружающих в историю их запутанных взаимоотношений, отвела взгляд.
– Это в каком же виде, простите, вы нарисовали нашу Мариночку, а, Тоня? – ехидно накинулась Лена на художницу, потеряв всякий интерес к Веронике. – Уж не «ню» ли?
– Сначала надо нашим девочкам предложить выпить, – вклинилась Марина, не давая Тоне возможности ответить. – Устраивайтесь.
– Мне воды, если можно, – попросила художница, опасливо косясь на Лену. Она казалась слишком навязчивой, любопытной и грубой. Совершенно непонятно, что она могла учудить в следующую секунду. – Я за рулём.
– Ах, да. За рулём… Все за рулём – точно, – разочарованно пробормотала Марина. – Эстелла, ну хоть ты поддержи компанию!
– Да, я, пожалуй, могу и выпить. Всё равно меня прав лишили на целый год, могу и расслабиться. Тем более – повод такой, – вежливо согласилась белокурая парикмахерша, краем глаза наблюдая за реакцией Вероники.
Впрочем, вскоре она всё равно не выдержала и вкрадчиво сказала писательнице: – Дорогая, рада вас видеть. В ответ Вероника формально улыбнулась и потянулась к ней, чтобы они могли по-светски расцеловаться в обе щеки, как добрые старые подружки.
– Вы знакомы? – удивилась Марина. – Французский брют подойдёт, Эстелла? Эстелла кивнула и вновь обратилась к Веронике: – Милая, помнится, мы сделали из вас удивительной красоты платиновую блондинку. Как вы были великолепны в этом цвете!
– О да! Те восемь часов в раковине вашего салона, когда вы безжалостно отбеливали мою непослушную шевелюру, я не забуду никогда! – ядовито воскликнула Вероника. – Только делать из яркой брюнетки платиновую блондинку немного жестоко, не находите? Сама не понимаю, зачем согласилась. Ох уж эта наша женская страсть к большим переменам!
– Но это смотрелось божественно! К тому же вы были рекламным лицом моего нового салона, и я могла просить вас… – запнулась Эстелла.
– Это смотрелось неплохо, – резко поправила её Вероника. – По крайней мере, на ваших рекламных фотографиях. Я понимаю, что, изменив имидж всем известной модной писательницы, вы привлекли много новых клиентов в свой… салон, но! После этой расчудесной фотосессии мои волосы стремительно «посыпались», и мне пришлось их спасать: сначала спешно перекрашиваться, а потом и вовсе коротко стричься. Вспомните, сколько времени прошло, а волосы у меня до сих пор не отросли. То есть они, конечно, растут, но я вновь стригусь. – Зачем? – искренне удивилась Эстелла. – Прежнего объёма больше нет, и длинные волосы уже не смотрятся, – холодно пояснила Вероника. – А я просто ненавижу стрижки.