День скарабея

Дубинин Дмитрий

Процессия двинулась по направлению к столовой. Трое с птичьими кличками были мрачны и зловеще молчаливы — как есть демоны, если я что-то в этом понимаю. Рыжая периодически принималась то плакать, то угрожать, ругаясь. Ее волокли Грач и Козодой, шедшие первыми. За ними ковылял я, ни к селу ни к городу сожалея, что не взял с собой книгу. Шествие замыкала Воробей с пистолетом в руке.

Мы прошли в пищеблок, где вчера меня едва не испекли заживо. Сумасшедшие рассадили нас — меня и девушку — на два стула, скрутили веревками основательнее и затеяли дискуссию, как теперь

поступить. История повторялась. Только фарса никакого не было, просто на сцене появилось еще одно действующее лицо, и оно, подобно мне, подлежало устранению. Ликвидации. Или, по терминологии этих «философов», переходу с того света на этот.

Лично я полагал, что нам все же готовят обратный переход, а все эти умствования — чистой воды психологический садизм.

— Дело теперь упрощается, — сказал Грач. — Даем этому парню его пушку, он пристрелит девчонку, а потом, если это ни к чему не приведет, застрелится сам.

Я словно со стороны услышал чей-то неестественный хохот, и только несколько секунд спустя понял, что смеюсь сам.

Все посмотрели на меня.

— Наверное, он и сам считает, что это будет лучшим выходом, — произнесла Воробей.

Я принялся ругаться. Я выразил сомнение в природном происхождении Грача, Воробья и Козодоя, а также в благопристойном поведении их родителей, если у них таковые вообще были. Я предложил им совершить противоестественные действия друг с другом. Наконец, предположил, что не более естественные действия с ними уже совершали собаки, ослы и обезьяны. Награду за подобное свободомыслие я получил скорую и в полном объеме. Корчась на грязном бетонном полу, я слышал, как предложение пристрелить меня адресуют рыжей. Та, как я уже убедился раньше, браниться почти не умела, но тоже выдала им по полной.

«Философы» задумались. Они с напряженными лицами принялись молча расхаживать вокруг нас, постукивая подошвами по бетону. Если не знать, чем они озадачены, то можно было бы запросто предположить, что обдумывается по меньшей мере либо доказательство теоремы Ферма, либо новый вывод из общей теории относительности.

Минут пятнадцать (а может, и все сорок) ушло у них на обдумывание, и вдруг светлая мысль, как мне показалось, почти одновременно озарила все три сумеречных мозга.

— Дай-ка сюда, — Грач протянул руку за пистолетом. Получив необходимое, вытряхнул на ладонь обойму и не очень умело выковырял из нее три патрона, оставив один. Затем снова зарядил пистолет и дослал патрон в ствол.

— Теперь слушай, — обратился он ко мне. — Сейчас возьмешь пистолет и застрелишь ее. Постарайся с одного раза… Тихо! А то опять будешь на полу валяться… Потом мы оставим тебе пистолет еще с одним патроном, а сами уйдем. Дальше — сам знаешь, что делать, когда освободишься. Если ты еще не понял, другого выхода отсюда у тебя нет.

Козодой и Воробей синхронно закивали, соглашаясь. Похоже, разум окончательно покинул головы этих существ.

— Пошел ты! — сказал я. А что еще нужно было говорить?

— Или придется поступить иначе, — осклабился Грач. — Видишь вон тот крюк? — он показал свисающий с потолка

острый крюк на блоке, с помощью которого из холодильника транспортировали туши на разделку. — Подвесим девчонку за ребро напротив тебя, и будем ждать. А ждать мы можем долго. И она может ждать долго. Полчаса она, правда, покричит. Еще полчаса будет жаловаться на неудобства. А потом начнет уговаривать тебя пристрелить ее, и если ты этого не сделаешь, она станет тебя проклинать.

— Вы этого не сделаете, — похолодев, сказал я.

— Сделаем, сделаем, — уверил меня Грач.

Девушка только пискнула. Грач повернулся к ней.

— Вот видишь? Ты поверила. Потому что ты была в дизельной и на лодочной станции. Ведь так?

Девушка сжалась в ужасе.

— Козодой, тяни блок, — скомандовал Грач.

Того не надо было дважды упрашивать. С мерзким скрежетом блок пополз по направляющей в сторону разделочного стола. Залязгала цепь, на которой качался заржавленный стальной крюк. Рыжеволосая дико завизжала.

— Ну! Будешь стрелять? — Грач протянул мне пистолет. — Ты еще думаешь? Поразительно. Козодой, чего стоишь? А ты помогай, — обратился он к третьей.

Бьющуюся девушку выволокли из кресла и затащили на стол, над которым болтался крюк. Воробей и Козодой залезли на этот стол с ногами, подняли извивающееся тело и стали примеряться, как его лучше насадить на кривое острие.

Если кто еще сомневался в том, что сейчас произойдет, то теперь уже сложно было проигрывать варианты. Пистолет словно сам прыгнул мне в руку.

— Вот это верно, — похвалил Грач. — Стреляй.

Крюк уже царапал девушке кожу на голом боку. Я поднял пистолет и прицелился.

Глава восьмая

— О-оой! — взвизгнула Карина, когда Сергей начал растягивать ей позвоночник. Лихоманов, не помня себя от злости, тащил женщину за плечи вон из чулана, а ее таз застрял в узкой щели между стенкой и компьютерным столиком. Монитор опасно зашатался. Егор едва успел схватить столик и немного развернуть его, чтобы тот удержался под углом к стене и кушетке. Это ему удалось. Но привело еще и к тому, что Карину заклинило основательно.

С грохотом упал стул. Сергей рычал что-то на предмет того, как эта сучка посмела совращать моего сына, женщина верещала от боли — ей действительно защемило ногу, а Егор громко увещевал отца прекратить цирк, если он не хочет расколотить компьютер стоимостью в двадцать с лишним тысяч.

На шум сбежались все, находящиеся в квартире — Надя, Павел и Андрей. Понять было не так уж трудно, что происходит, поскольку Сергей достаточно отчетливо объяснял влекомой им Карине, что именно его возмутило в ее поведении. Женщина жалобно пискнула, послышался треск рвущейся ткани, и Карина словно пробка вылетела в прихожую. Лихоманов не удержался на ногах, упал навзничь, а на него тут же сверзилась Карина в платье, у которого почти оторвался подол. Тут же вскочила, диким взглядом обвела присутствующих и скрылась в комнате, без всякого почтения толкнув Барина. Тот молча повернулся, вошел следом и закрыл за собой дверь.