День святого Жди-не-Жди
Шрифт:
— Вы взволнованны?
— Я? Я… О! Нет.
— Но ведь вы находитесь здесь в исторический момент. Завтра тучегон окажется там, на свалке.
Указательным пальцем он указал на мракость за своей спиной.
— Ну и что? — рассеянно спросил Дюсушель.
— Будет дождь.
— Вы действительно в это верите?
Дюсушель сделал раздраженный вид, хотя, разумеется, в анналах науки не было известно ни одного случая, чтобы этнограф женился на киноактрисе. Но ведь должен быть первый случай. Например, первый таракан,
Все равно находишь какое-то утешение, и жизнь уходит, уходит, продолжаясь. Отвечаешь рассеянно. Пересекаешь толпу. Расстаешься со знатным лицом и его сумбурно-фосфористыми речами в духе типичной политигомотины. Залезаешь меж простыней, до чего прохладны для этой головы! Пытаешься заснуть згрехомпапалам. Кофе чернеет с рассветом; в шесть часов не намного чернее, кофе. Просыпаешься. Духовой оркестр обходит город, наигрывая «Покорителя Кучевых облаков». С закрытыми глазами продолжаешь лежать в кровати для туриста в то время, как люди (уроженцы, сельчане и прочие) уже формально шалеют в предвкушении праздника. Зеваешь. Наконец подается категорический кофе, вносимый титястой и ляхастой девахой. Дюсушель смотрит на нее разочарованно и начинает прихлебывать кофеек. Деваха выметается со своими сиськами-письками. За окном вновь проходит оркестр и звучит по-прежнему си-бемоль-минорный традиционный гимн.
Ключ от номера звезды висит на доске. Ушла рано утром или не возвращалась с вечера, типичная загадка для портье. Дюсушель идет в ближайшее бистро, чтобы хряпнуть кувшинчик-другой фифрыловки.
Он с трудом нашел свободное место; официант приткнул его за один из столиков. Соседи, комментировавшие события, замолчали, как только он сел рядом. Дюсушель принялся пить свою фифрыловку. Соседи осторожно возобновили разговор.
— Погода будет хорошая, — неуверенно начал один из них, гася спичку в лужице фифрыловки.
Он затянулся, табак в трубке зашипел.
Второй пригладил бороду, осушил свой стакан и сказал:
— Забавная штука — как праздник, так у меня пересыхает в горле с первыми петухами.
Третий провел пальцами по усам, поставил пустой стакан и заявил, что в день Святого Жди-не-Жди пьется вкуснее, чем в остальное время года.
— Больше вкуса, — заявил он.
Они повернулись к Дюсушелю, чтобы завязать разговор. Дюсушель, позабыв о своем научном долге, замечтался.
Капюстёр кашлянул и повторил:
— Больше вкуса.
Все трое посмотрели на туриста. Тот повернулся к ним.
— Точ, — сказал он, — но в полдень нас приветствовал ваш мэр.
Зострила, Сенперта и Капюстёра аж передернуло от этой странной способности читать чужие мысли. Они сразу же прониклись уважением к Дюсушелю, который продолжил:
— Ну что, будут сегодня изменения, правда?
— Изменения чего? — спросил Капюстёр.
— Изменения, — ответил Дюсушель.
Знатные
— Вы что-то знаете, — прошептал Зострил.
— Хе-хе, — выдал, посмеиваясь про себя, Дюсушель.
Ему надоела вся эта этнография и весь этот фольклор. Сенперт незамедлительно отреагировал.
— Вчера вечером на вас плюнули, — утвердительно вопросил он.
— Я не одобрял, — влез Капюстёр.
— Так оно и было, это факт, — сказал Зострил.
— Население не очень-то любит вашего мэра, — сказал Дюсушель.
— И туристов, — добавил Сенперт.
— Во всяком случае, — сказал Дюсушель, — сегодня будут изменения.
Он отважно на них посмотрел. Они задрожали.
— Ничего не чувствуете в воздухе? — спросил он.
— Нет, — ответили они.
По-заячьи сжались и отвернулись, чтобы между собой поговорить о посуде.
— В этом году я раскололся на пятнадцать тысяч тюрпинов, — сказал Зострил. — Один лишь красивый фарфор.
— Вы свое место знаете, — сказал Сенперт, горько завидуя.
В этом году жестяные дела шли не лучше, чем в прошлом.
— Я послал три тысячи чайных чашек, — настойчиво продолжал Зострил.
Капюстёр присвистнул от восхищения.
— Я отделаюсь вкладом в одну сотню. Для меня и этого достаточно. Да и времена, конечно, уже прошли, — слицемерничал Сенперт.
— Какие времена? — настороженно спросил Капюстёр.
— Старые. Никакого желания выкладываться ради успеха праздника, который… праздника, из которого… ну, в общем, вы меня понимаете.
Они повернулись к Дюсушелю, который даже не пошевелился, и снова отвернулись.
— А что выставляет он? Он сам? — спросил Капюстёр.
— Угадайте! — бросил всегда хорошо проинформированный Зострил.
— А вы знаете?
Они повернулись в его сторону.
— Банки и аквариумы, — ответил Зострил. — Пустые.
— Ах, ах, — заахали остальные.
— Это Мандас ему достал, — добавил Зострил. — Он выписал их из Чужеземья.
— Но ведь это не посуда, — заметил Сенперт.
— Конечно нет, — согласился Зострил. — Но он говорит, что это посуда не человеческая, а рыбья.
Капюстёр, похоже, аргумент принял. Но Сенперт раздраженно отбросил:
— Но ведь не рыбы же придут бить его посуду.
Возражение показалось обоснованным. Но Дюсушель простодушно вставил:
— Как знать.
Все трое разом к нему повернулись.
— Какие изменения? — злобно спросил Сенперт. — Ну! Какие изменения?
— У-ух! — ухнул кто-то на террасе.
Ипполит с крайне решительным выражением на пунцовой роже устремился к двери. Это был тот бедный посетитель, что в Родимом Городе не имеет права даже на имя.
— Что еще? — бросил трактирщик. — Что, фифрыловка не понравилась?