День, в который…
Шрифт:
Полковник моргнул. Из-за обшлага мундира вытащил кружевной платок; одной рукой прижимая его к носу, а другой придерживая на носу пенсне, подступил к Воробью чуть не вплотную.
— «Черная жемчужина»… этот ужас всего Мэйна…
— Ну, ужасом Мэйна она была с другим капитаном… — возразил Норрингтон.
Фишер не слушал его; будь полковник натуралистом, можно было бы решить, что увиденное в микроскоп насекомое доселе оставалось неизвестным науке. Пират втянул голову в плечи еще сильнее и отодвинулся; полковник гневно махнул на него платком —
Он был сейчас всецело на стороне паясничающего Воробья и ничего поделать с собой не мог. Да и не хотел.
— Хорошо… — Полковник медлил, видимо, собираясь с мыслями; растерянность на его лице сменилась решимостью. — Хорошо же, — он повернулся, величественным жестом указывая на Воробья. — Я забираю его.
Командор не поверил своим ушам. Шагнул вперед:
— Полковник Фишер?
— Этот человек, — посланец лорда генерал-губернатора снова был высокомерно-холоден, — напал на моих людей. А в полумиле от бывшей гавани мои люди обнаружили пиратский корабль, стоящий на якоре. Сейчас его стерегут два моих фрегата… (Махнул платком.) Я полагаю, мы потопим его без больших затруднений.
Воробей прижимал к груди скованные руки — поза почти молитвенная; глаз он не поднимал.
Ошарашенный Норрингтон пришел в себя. Ложь противоречила всем жизненным принципам командора; вследствие проистекающего отсюда отсутствия соответствующей практики лгать он не умел — и хорошо это знал. И все же понадобилось всего несколько секунд, чтобы принципы потерпели сокрушительное поражение в борьбе с куда более низменными чувствами.
— У этого человека есть официальное разрешение на каперство, — отчеканил он с каменным лицом — сам себе поражаясь. — Он не пират. А что касается мародерства, то это дело подлежит исключительно местной юрисдикции.
Наибольшее изумление отразилось на лице самого Воробья — впрочем, тут же сменившись прежним сосредоточенно-молитвенным выражением — столь искренним, что ничем иным, кроме как гнусным фарсом, оно и быть не могло.
— Он угрожал оружием моему офицеру!
Норрингтон покосился на затравленного агнца; снова обернулся к полковнику.
— Суд рассмотрит это дело.
— Я отравлю этого мерзавца в цепях к генерал-губернатору, — тон Фишера был непререкаем. — Поимка пиратского капитана…
Лицо командора дрогнуло в презрительной усмешке.
— Так вот о чем вы думаете!
…Хуже всего было то, что комната вновь неторопливо двинулась вокруг него. Все поплыло — багровеющее лицо Фишера, его рука, гневно швырнувшая пенсне на грудь…
— Я думаю о чести Британии!
— Неужели?
Сержант Уайтекер, которому между делом было велено возвращаться к прямым обязанностям, покинул кабинет, ежась, — осторожно притворил за собой двери. Караульные в холле переглядывались, прислушиваясь к доносящимся крикам начальства.
— …халатность и попустительство!..
— …И если вы рассчитываете
Маллроу и Муртог в кабинете стояли навытяжку. Воробей с самым невинным видом сосредоточенно дул на рассаженное наручниками запястье.
Преодолевая головокружение, Норрингтон шагнул вперед — оказавшись между пиратом и Фишером.
— Вы не уведете его отсюда.
Он не мог видеть, что Воробей из-за его плеча подмигнул багровому и потному в гневе полковнику — и тут же потупился; впрочем, если бы и увидел — не удивился бы. В этот момент он признал за Джеком Воробьем по крайней мере один несомненный талант — умение находить дураков, готовых в решающий момент встать между ним, Воробьем, и виселицей.
— Мой дорогой командор, — сознание своего превосходства помогло полковнику взять себя в руки. — А как вы намереваетесь мне помешать?
Норрингтон осекся на полуслове; сглотнул. Это обращение оказалось ударом под дых.
— Полковник Фишер, вы забываетесь!
— Неужели? — Полковник лениво приподнял подвыщипанные пинцетом брови. Теперь пришла его очередь иронизировать. — Я подчиняюсь губернатору Суонну, но не вам. — Аккуратно сложив платок, снова засунул его за обшлаг.
Молчание тянулось. Норрингтон не двинулся с места — продолжал загораживать пирата от полковника.
— Вы… — начал он и замолчал.
У Фишера втрое больше людей; у командора не укладывалось в голове, что он может применить силу… в британской колонии, против законных британских властей… но в то же время он понимал, насколько шатки в данном случае его властные прерогативы. Насколько невразумительны его мотивы… у Фишера, несомненно, есть все шансы доказать лорду Уиллоугби свою правоту.
Полковник небрежно отряхивал обшлаг мундира.
— Капитан «Черной жемчужины» — не просто какой-то заурядный мерзавец. Даже при том, что этот тип выглядит слабоумным…
Воробей покосился на него; нахмурился. Фраза ему явно не понравилась.
— Хорошо, — командор хватал ртом воздух. Собственный голос слышался глухо. Комната вертелась все быстрее. И никак нельзя было позволить Фишеру заметить его, Норрингтона, состояние… — А если вы услышите то же самое от губернатора, я надеюсь, вас это удовлетворит?
— Губернатор болен, мой друг.
— Я не спрашиваю вас о его здоровье, — командор оставался холоден и спокоен. — Я спрашиваю вас: в случае, если губернатор окажется согласен со мной…
Мысль о том, что губернатор может и не согласиться, пришла ему в голову только сейчас. Не думать об этом… На худой конец, там есть Элизабет. Элизабет не отдаст Джека…
— Я буду надеяться на здравый смысл губернатора, — полковник с усмешкой пожал плечами. Фраза прозвучала почти намеком — Фишер, безусловно, не заблуждался относительно того, сколь не заинтересован губернатор в ссоре с ним.
Иногда Норрингтону казалось, что и относительно губернаторской болезни Фишер вовсе не заблуждается.