День Венеры

Ахметов Спартак Фатыхович

– Чайковский, Четвертая симфония, - сказал Ломов.

– Это Киан.

– Чего-о-о?

– Киан. Передача идет из долины Блейка.

– Чушь! Вы поймали Землю.

– Тебе говорят - запеленговали станцию на поверхности Венеры. Сначала хор имени Пятницкого пел "Во поле березонька стояла...". Теперь Чайковский.

– Пусти-ка...

– Пробовали. Киан не отзывается.

Теперь маршрут дрейфа "Тетры" в атмосфере Венеры был ясен. Конечная точка - Киан. В Центре управления долго обсуждали предложение Красова, рассматривали

варианты посадки. К пятнице все было готово.

– Пятница - день Венеры, - сообщил Галин.
– Так утверждают древние календари.

– Счастливое предзнаменование!
– обрадовался Микель.

– Но не для тебя. Шевелюру-то придется снять.

– Это еще зачем?

– Читай инструкцию о работе в атмосферном скафандре.

После бритья стало понятно, почему Ломов сопротивлялся. Формой его голова походила на мяч для регби. Она была сизоватой, продолговатой, а к затылку и лбу плавно сужалась.

– Черт знает что, - сокрушался Ломов, глядя в зеркало.
– Не голова, а трехосный эллипсоид. Как покажусь жене?

В ночь перед стартом Ломов спал плохо. Кашлял, крутился в спальном мешке. С завистью смотрел на Гала. Под утро Ломову почему-то приснилась Феодосия, зеленое море и случайная знакомая Марина. Девушка плакала, убеждала, что неправильно понята, что любит его с томительной силой. Так и сказала - с томительной силой. Ломов едва убежал по вязкому песку, который вдруг всосал его до шеи. Проснулся он в зябком поту, долго лежал, тяжело дыша...

После завтрака Галин уложил в планшет рукопись своей книги. Потом достал откуда-то лепешку, отломил кусок и медленно сжевал. Остаток спрятал в спальный мешок.

– Зачем?
– спросил Микель.

– Поработаю над книгой, пока ты разберешься с Кианом.

– Я спрашиваю, зачем лепешку кусал?

– Старый татарский обычай. Бабушка учила: "Если уезжаешь далеко, оставь надкушенный хлеб. Хлеб вернет тебя домой".

– Дай-ка и я кусну...

Они быстро проплыли через все рубки корабля. Красов и Баграт висели по обе стороны люка, ведущего в "Тетру". В переходной камере Ломов успел заметить два огромных, в человеческий рост, яйца с повисшими манипуляторами. Это были атмосферные скафандры.

– Галим, Миша, доброй дороги, - пожелал Красов.

– Привет Киану от Эммочки!
– крикнул Баграт.

Ломов сидел в кресле, закрыв глаза. Рядом дышал Галин.

– "Венера", я "Тетра". К расстыковке готов.

– Понял вас. Действуйте.

Их прижало к спинкам кресел.

– Отошли нормально, - сообщил Красов.
– Дистанция тридцать метров... Пятьдесят...

– Шестьдесят, - подхватил Галин.
– Все штатно. Приступаю к маневру.

Щелкнули тумблеры. "Тетра" дрогнула, и Ломова бросило на левый подлокотник. Он открыл глаза.

– Говори хотя бы, что делаешь.

– Поворот вокруг оси. Готовимся к торможению.

Они молча смотрели, как стрелка таймера короткими рывками приближалась к алому штриху. В нулевой момент Ломов напряг мышцы. Тут же невидимые ремни

стянули тело, выдавливая воздух из легких. Кровь превратилась в ртуть, налила тяжестью руки и ноги. Ломов чувствовал, как плывет кожа на лице, собираясь складками к ушам. Рот растянуло в кривой ухмылке, губы едва не рвались от напряжения.

"Четыре месяца в невесомости, - думал Ломов. Мысли перекатывались, как булыжники.
– Изнежился донельзя..." Стоическое терпение спортсмена иссякало. Время словно умерло. Микель задыхался. Вдруг невидимые ремни лопнули.

– Д-да...
– хрипло сказал Ломов.
– Д-дела...

– Эй, эй!
– не менее хриплым голосом окликнул Галин.
– Ты куда?

– Да вот...

– Сиди, дед, сиди. Отдыхай. "Тетра" выпускает крылья.

В голове у Ломова прояснялось. Он уже видел не только таймер, но и сидящего слева Галина, и пульт управления, и всю рубку. Он даже как бы со стороны увидел "Тетру", вставленную в конусовидный обтекатель с короткими крыльями.

Галин посмотрел на альтиметр и включил обзорный экран. От неожиданности Микель вскрикнул. Под ними расстилалась снежная страна, похожая на Антарктиду. Крутые холмы, то одиночные, то собранные в гряды, сменялись долинами с дух захватывающей глубиной. "Тетра" приближалась к верхней границе облаков. Белые холмы и долины неслись с возрастающей скоростью.

– Как будто самолет идет на посадку...

Перед ними возникла гора с округлыми склонами. "Тетра" бесшумно, как иголка в масло, вошла в снежный склон. Экран чуть заметно потемнел. "Тетра" пронизывала горы, пока полностью не погрузилась в облака. Они были настолько неплотными, что Ломов различал структуру нижележащих слоев, которые напоминали желтоватые клочья ваты, переплетенные между собой и закрученные в спирали.

– Что-то облака пожелтели...

– Серная кислота.
– Галин смотрел на приборы.
– Высота пятьдесят пять, скорость сто сорок, давление пять сотых мегапаскаля. Пора.

– Температура?

– Триста десять Кельвинов, как в Средней Азии.

Галин вдавил кнопку отстрела. "Тетра" вздрогнула. Микель знал, как это выглядит со стороны: взрыв раскалывает орех обтекателя, скорлупа уносится вихрем, ядрышко продолжает спуск. Ядрышко сложное - рабочая рубка окружена четырьмя несущими шарами, расположенными в вершинах тетраэдра. Потому и "Тетра".

– Высота сорок. Вошли в тропосферный вихрь.

– Почему молчит "Венера"?

– Корабль на другой стороне планеты...

И тут буйная тропосфера словно ворвалась в "Тетру". Волнистые струи и спиральные завихрения захлестнули космонавтов. Несущие шары с сумасшедшей скоростью вращались вокруг атмоскафа, смазываясь в сплошные полосы. Первозданный хаос проник в сердце Ломова. Он ослеп. Тело превратилось в туман, распушенный встречным вихрем. Только мозг яростно сопротивлялся...

Вдруг все прекратилось.

– Гал, - сипло сказал Ломов и закашлялся.
– Гал... Что это было?

– Тропосферный вихрь.