Денежный семестр
Шрифт:
– Есть одна банка. Постоянно крутится у меня под ногами. Я даже на балкон ее пробовала выносить, так она все равно вечно ко мне лезет! Давно мечтаю ее истратить.
– А откуда она у нас, такая навязчивая? – заинтересовалась я.
– Точно не помню. Кажется, покупала для ограды папиной могилы.
– Серебрянка, что ли? Думаешь, стоит покрасить подоконник могильной краской, чтобы понемногу привыкать?
– К чему привыкать? – не поняла мама.
– К будущему жилищу. Могиле то есть.
– Не говори такого! – возмутилась мама. – И вообще, если мы покрасим подоконник серебром, про
Я была согласна. Мы вскрыли банку преследующей маму краски, слава богу, действительно белой, и замазали ею то, что я оставила от подоконника.
Вечером в театре снова появился Леша. Того, что произошло с моими руками, на сей раз не мог не заметить даже он. В результате мне пришлось поведать ему о моих подвигах. Хотя если бы я ожидала, что он так расстроится, я бы что-нибудь наврала.
– И почему ты не позвала меня? – выговаривал он. – По-твоему, раз я гуманитарий, так ни на что не гожусь? Я бы сам поставил этот чертов холодильник!
– Все получилось неожиданно, – оправдывалась я. – Я же не знала, что на меня найдет. Со мной такое происходит крайне редко.
Леша вздохнул.
– А все потому, что ты отвыкла от денег. Мне иногда просто стыдно, что мне платят настолько больше, чем тебе. Все работники Эрмитажа считаются национальным достоянием. А такой человек, как ты, почему-то нет.
– Ничего, – утешила его я. – Зато я скоро стану ангелом.
Но, заметив, что это его не утешило, объяснила:
– Человеку платят зарплату, серьезно не дотягивающую до прожиточного минимума. Сперва он отказывается от привычки есть – поскольку не на что. И желудок отмирает. Потом от квартиры, так как нечем платить. И исчезает потребность в крыше над головой. Затем перестает пользоваться транспортом, сумев отрастить себе крылья. Так и получается ангел. Давно подозреваю, что наше государство ставит перед собой именно эту цель. Согласись, это достойно: воспитать ангела из человека.
Похоже, Леша не согласился, однако это не помешало ему снова проводить меня домой и даже намекнуть, что мы с ним в этом году еще встретимся и я получу от него подарок. С одной стороны, это меня порадовало, с другой, несколько смутило. Смутило исключительно потому, что с ответным подарком были проблемы. И не столько по нехватке средств, сколько по той причине, что для меня всегда мучителен вопрос о подарках некурящему мужчине. Женщине можно подарить кучу разных вещей, курящему мужчине – зажигалку, а некурящему что? Ладно, куплю красивую записную книжку и скажу что-нибудь этакое. Например, что книжка для того, чтобы записать туда мое имя и адрес. А то вдруг забудет, как же я, бедняжка, переживу!
Уже за полночь дома раздался телефонный звонок.
– Это Маша, – предположила мама. Мы с Машей обе были «совами» и ложились поздно.
Но то была не Маша. По крайней мере мне хотелось бы в это верить.
– Мы решили вступить с вами в контакт, – мрачно сообщил незнакомый мужской голос.
– Да? – опешила я.
Слово «контакт» как-то в первую очередь ассоциировалось с инопланетянами. Если верить газетным статьям, инопланетяне нередко вылезают из своих тарелок и утаскивают
Мои лихорадочные размышления были прерваны тем же мрачным голосом:
– Да. Нам выгоднее сотрудничать, чем враждовать. У нас общая сфера деятельности, и у каждого есть то, чего не хватает другому.
– Да? – механически повторила я.
– Так вы согласны?
Я наконец опомнилась:
– Извините, но вы не туда попали.
– Вот как? – оригинально среагировал неизвестный. – Мы один раз добровольно пойдем вам навстречу. Если вы этого не оцените, вам же хуже.
И положил трубку.
– Кто? – поинтересовалась мама.
– Не туда попали, – объяснила я. В тот миг я действительно в этом не сомневалась.
Следующий день приходился на тридцатое декабря. Должна заметить, что тридцать первого декабря я никогда не хожу в театр. Поэтому тридцатого мне, разумеется, следовало там быть. Тем более, давали «Драгоценности» с Лопаткиной и Зеленским. Когда они танцуют этот балет, мне чудится, что я попала в мир, где нет ни времени, ни пространства. В мир, где не действуют физические законы и потому поддержки безусильны, а прыжки невесомы и бесконечны. В мир, где фуэте крутят не потому, что это эффектный трюк, а потому, что не могут иначе, и останавливают вращение в единый миг, когда того просит музыка. В мир, где у движения нет начала и конца. Оно начинается где-то за кулисами и за кулисами исчезает, но там, наверное, длится вечно. Вне времени и пространства…
После балета мы с Машей и Настей долго сидели в зале, хлопая вновь и вновь выходящим на поклон артистам. Наконец потушили свет, и мы осознали, что пора удалиться.
– Это не твой мешок? – поинтересовалась Маша.
Я обернулась. Рядом со мной на сиденье стоял большой красивый мешок с изображением Эйфелевой башни.
– Откуда у меня такой! – позавидовала я. – Это кто-то забыл. Надо передать капельдинеру.
Я протянула руку к мешку – и застыла. Из него торчало нечто, знакомое мне до боли. Возможно ли, чтобы у кого-то еще на Земле был такой кривой, некрасивый, но при этом весьма разборчивый почерк? Это… это план моих занятий на будущий семестр! Ну да. «Самосопряженные операторы в унитарных пространствах»… Конечно, мое!
Я сунула нос внутрь – и не слишком удивилась, обнаружив собственные заметки по сизису. Только неизвестный благодетель ровненько их сложил, у меня же они валялись кучей.
– Вы выходите наконец? – поторопила нас капельдинер, и мы поспешно покинули зал.
– Ты что, их нашла? – показала на мои бумаги Маша.
– Похоже на то, – честно ответила я.
– Где? – вмешалась Настя. Я объяснила:
– Здесь. Только что. Вы же видели.
Обе подруги уставились на меня непонимающими глазами. Я решила, что и я не хуже других, поэтому столь же непонимающими глазами уставилась на мешок.