Деньги или закон
Шрифт:
Моторы иномарок работали бесшумно, никаких выхлопных газов не было. Гуров взглянул на машины, на инспектора, улыбнулся, кивнул на стеклянную будку ГАИ, спросил:
– Капитан здесь?
Инспектор почуял неладное, но гонористо ответил:
– Коли очень нужен, так и лезь сам, – он указал на железную витую лестницу.
– Позовите капитана, пожалуйста, скажите, из главка просят.
Инспектор отошел в сторону, забурчал в динамик, тут же из будки выскочил капитан, ловко скатился с лестницы, но пары спиртного обгоняли его.
– Здравствуйте,
– Что случилось, товарищ полковник? – капитан был ладно сложен, с обветренным приятным лицом, вызывал симпатию.
– Документы, капитан, – повторил Гуров, забирая у гаишника свое удостоверение.
Сверив фотографию, на которой капитан был значительно моложе, с оригиналом, Гуров отметил легкую седину на висках коллеги, миролюбиво спросил:
– Сколько лет служите? – переписал данные с удостоверения в блокнот, вернул красную корочку.
– Девятнадцать лет, товарищ полковник.
– И все еще на посту? – удивился Гуров, пошел к машине, гаишник держался рядом, стараясь не дышать, но на свежем воздухе дух от него шел крепкий. – Дети есть? – спросил Гуров и этим вопросом добил.
Капитан еще не понимал, в чем дело, но, учитывая должность и звание гостя, понял, попал за всю масть. Да еще вопросы о стаже и детях, дело совсем плохо. Гуров открыл дверцу «Мерседеса», на переднем сиденье которого сидел Нестеренко. Он взглянул на гаишника, кивнул и, сморщившись, как от удара, сказал:
– Но он меня перевязал.
Подошедший Станислав усмехнулся.
– Мы ему благодарность объявим, что он тебя на шоссе не выбросил и машину не забрал. Хотя его понять можно, рядом с постом ГАИ такое опасно.
– Добьете, – обреченно произнес капитан. – Я и так в штрафниках числюсь. Ваша сила! – он козырнул и пошел к будке.
– А мужик мне нравится, сопли не распустил, просить не стал, о свидетелях не говорил, – проговорил Нестеренко, когда они поехали дальше.
– Мужик неплохой, но замазанный, – ответил Станислав.
Когда свернули на проселок, Нестеренко быстро определил место, где вышел в подлесок и его окликнул Бестаев, как они оба стояли, когда Сергей выстрелил. Прошло четыре дня, а следы на земле остались, конечно, ни для какой идентификации они не годились. Станислав занял место, на котором подстрелили Нестеренко. Гриша Котов, ехавший в машине с Гуровым и не произнесший за все время ни единого слова, встал на место преступника, поднял с земли ветку, указал на Станислава, «прицелился», широкими шагами двинулся в направлении выстрела, уперся в молодую сосну, осмотрел ее на уровне плеча, отрицательно покачал головой. Дальше начинался кустарник, метрах в семидесяти – молодой подлесок. Оперативникам стало ясно: пуля ушла в небытие, искать ее бессмысленно.
– Неудачное ты место выбрал, Валентин, – сказал Станислав. – Кабы здесь стояла не одна сосна, а пяток, лучше, здоровый забор, – он поднял глаза на задумчиво молчавшего Гурова. –
Гуров согласно кивнул и сказал фразу, которую никто из оперов не понял:
– И все-таки оно интересно, а если бы Валентин оказался левшой?
Когда они возвращались назад, Гуров остановил машину напротив поста, посигналил. Капитан выскочил из своего стеклянного скворечника, ловко спрыгнул с лестницы, подбежал.
Гуров достал блокнот, вырвал страницу, на которой записал его данные, протянул и сказал:
– Ты изрядная дрянь, но нечто в тебе имеется, попробуй сохранить, у тебя дети, – он поднял стекло, и машины умчались.
Сзади подошел инспектор, хлопнул начальника по плечу, сказал:
– Понял штабист, без свидетелей его показания не пляшут. Наш бы, защищая мундир, только посмеялся.
– Дурак ты, Семен. Полковник большой начальник, наш шеф перед ним в штаны наложил бы и отдал меня в момент, – капитан хотел листок порвать, передумал, аккуратно сложил, убрал в карман.
Станислав позвонил Екатерине, попросил не занимать вечер, договорился пойти с ней в какой-нибудь модный бар, спросил, как ему одеться, чтобы шибко на мента не походить.
– Погладь брюки, надрай туфли, галстук можешь не надевать, но рубашка должна быть свежая, – ответила Катюша. – Остальное при встрече.
Она села к нему в машину, достала из сумочки одеколон, смочила ладошку, провела по лацканам пиджака и щекам, неожиданно посмотрела в глаза, чему-то усмехнулась.
– Да, жизнь, – грустно сказала она. – Я сегодня вспомнила: мы познакомились шестнадцать лет назад. Я была пацанка, ты холостой опер. Больше шести лет не виделись. Сегодня я выбралась из грязи, ты женат, растишь человека, повязан крепко. Станислав, ты мне голову не морочь, рабочий интерес ко мне – это одно, а личный – иное, и он имеется. Не наделать бы нам глупостей.
Станислав молчал. Катя сказала то, о чем он старался не думать в последние дни. Полный идиотизм, в юности мелкая воровка, позже проститутка, завербованная опером МУРа Станиславом Крячко, в девяносто первом исключенная из агентурной сети, сегодня вновь привлеченная для выполнения разового задания. Он, старший опер, полковник, и какое ему дело, чем пахнут руки этой женщины и какого цвета у нее глаза?
Он крепко провел ее ладонью по своей щеке, затем аккуратно положил ее руку к ней на колени.
– Ты взрослая девочка, Катюша. Мне необходим Сергей Бестаев. Надо его найти.
– Хорошо, – Катюша достала зеркальце, посмотрела в него, поправила русый локон. – Значит, его фамилия Бестаев. Я так понимаю, вы установили его, из дома он скрылся. Лев Иванович считает, что Сергей из Москвы не уедет, но и в привычных для него кабаках бывать не станет. Как у вас выражаются, Сергей заляжет на дно. И вы полагаете, что он пойдет не к школьному другу, а к женщине. Он убийца?