Деньги на ветер
Шрифт:
— Спасибо, не хочу.
— Мать вашу, Рики и Меркадо. Останешься в Штатах — мне конец. Моей семье — конец. Твоей — тоже. Всем нам.
— Да я вернусь.
Он встряхивается, как мокрая собака.
— Я все еще, знаешь, могу им сообщить. Могу сообщить в ГУР или в министерство, что ты собираешься в La Yuma. Мог бы сказать, будто ты мне говорила о намерении там остаться, — рявкает он.
— Но ты же не сделаешь этого, Гектор.
— Не сделаю? — спрашивает он.
— Нет, —
Он изо всех сил ударяет кулаком по кровати. Пугаюсь: если он начнет искать разрешение, перевернет все в комнате вверх дном. Соседи в коридоре, один телефонный звонок — и Гектора обвинят в злоупотреблении служебным положением. Но он уже выдохся.
— Нет, пока я не намерен становиться chivato. — Гектор вздыхает.
Прикладывается к фляжке, тяжело поднимается с кровати.
— Надо идти, — поясняет он.
В дверях хватает меня за руку, притягивает к себе, шепчет:
— Не езди никуда, Меркадо.
Я избавляюсь от его захвата простейшим приемом айкидо.
— Черт! — Он смотрит на меня так, будто я его оскорбила.
— Послушай меня, Гектор, я не дура. Да, я собираюсь сам знаешь куда, но обещаю: я вернусь. — Голос тверд, как сталь. — А теперь тебе лучше отправиться домой, Анна будет беспокоиться.
Он смотрит в пол, но не двигается.
— Ты поэт, Меркадо, — произносит он наконец.
— Не знаю, откуда пошли такие слухи.
— Пиндара читала когда-нибудь?
— Нет.
— Греческий поэт, современник Гомера, но, в отличие от него, реальная историческая фигура. Он писал:
На каждый благой дар богов приходится по два несчастья. Не огорчайся по-детски, что нет у богов равновесья, С мужеством это терпи, на пользу себе обращая. Выверни жизнь, словно плащ, ярким подбоем наверх.— Не понимаю…
— Нельзя контролировать все. Что-то должно происходить само по себе. Не езди в Америку. Умоляю тебя, Меркадо, пожалуйста, не езди.
Я не отвечаю. Мое решение неизменно.
Гектор, тяжело сутулясь, поворачивается и идет по коридору. Слышу его шаркающие шаги на лестнице, потом из окна смотрю, нет ли за ним «хвоста», пока он не сворачивает на улицу Мисионес и не пропадает в пьяной гаванской ночи.
Глава 7
Слишком поздно, Гектор. Уже слишком поздно, друг мой, прислушаться к твоим словам. Я здесь, я убила двоих, не сумела «с мужеством это терпеть».
Наверно, я не спала;
— Мария… Мария… vamonos.
Что?
— Мария, пора.
Мария? Кто тут Мария?
— Мария, пора вставать.
Ах да! Это же я.
— Который час? — спросила я.
— Шесть. Ухожу на весь день. Как спалось?
— Хорошо. Хорошо спалось. Первый раз проспала всю ночь с…
Я оборвала себя. Первый раз за сто восемьдесят дней я всю ночь спала без задних ног. Полгода прошло со дня моего рождения в Лагуне. Полгода с того телефонного звонка Рики. Полгода я вынашиваю свои планы.
— Посмотри на меня, — окликнул Пако.
Я протерла глаза. Передо мной стоял Пако в джинсах, рабочих сапогах, толстом черном свитере и ярко-желтой шляпе с твердыми полями. Выглядел он радостно возбужденным.
— Куда ты отправляешься? — спросила я.
— На стройку в центре города. Тебе шляпа нравится? Я в ней прямо настоящий янки, правда? Настоящий американец. — И он добавил скрипучим голосом: — Ну, ты хоть понимаешь, подонок, как тебе повезло? Па-и-маэшь? — Не знаю уж, кому он подражал.
— Выглядишь как заправский американец, — согласилась я.
Он улыбнулся еще шире, потом вдруг стал серьезен.
— Тебе тоже лучше бы встать, — озабоченно произнес он. — Эстебан уже здесь, повезет девчонок на гору. Он не в духе, вырядился как сутенер.
— Да пошел он, — пробормотала я и снова закрыла глаза.
В Гаване у меня было обыкновение лежать, пока в окно с улицы О’Райли не повеет свежезаваренным кофе из ближайшего кафе-мороженого.
— Черт, Мария, меня зовут, надо идти!
— Так иди, — бросила я, но тут же вспомнила, что с человеком, проведшим с вами ночь буквально под одной крышей, надо быть вежливой, и добавила: — Удачи тебе, Пако! Береги себя.
— До вечера.
Я кивнула и опять задремала на минуту-другую. Не слышала, как он вышел из комнаты, как «тойота» с мексиканцами уехала со стоянки, но вот тычок Эстебанова сапога из змеиной кожи, пришедшийся в лодыжку, прочувствовала вполне.
Рывком села в постели.
— Какого хрена… — начала было я в ярости, но тут вспомнила, где нахожусь.
— Я тут по делам, у тебя две минуты, чтобы привести себя в порядок, — заявил Эстебан и продолжил, не давая мне начать извиняться: — Мы имеем дело с важными людьми. Ты девочка умная, понимаешь, вся наша работа висит на волоске. Надо излучать уверенность в себе и спокойствие. Федералы нас не тронули. Все идет гладко. Поняла меня? Чтобы без вывертов. Это твой первый день, и я бы на твоем месте таким случаем воспользовался. Мне плевать, насколько плохо пойдут дела, я и тебя, и кого угодно уволю на хрен, если захочу. Надень эту униформу и жди меня у дома на стоянке через две минуты.