Деньги на ветер
Шрифт:
— Он — невозвращенец! — говорит Гектор гневно, стараясь ради тех, кто нас подслушивает.
— Да, сэр, — кротко признаю я.
— Это сильно осложняет дело, сама понимаешь, так ведь? — Он потирает похожий на картофелину красный от рома нос.
— Разумеется, сэр.
— Разрешения на выезд из страны даются только гражданам с образцовыми биографиями, а ты даже в партии не состоишь.
— Из-за отца я не могу вступить в партию, сэр.
— Однако твой брат Рикардо — член партии, — возражает Гектор.
— Да, вступил два года назад. По особому разрешению.
— Это как же? — спрашивает Гектор,
— Рикардо доказал свою преданность Кубе. Он был президентом Национального союза студентов и является членом руководства Национального союза журналистов.
— И ему давали разрешение на выезд?
— Да. Он несколько раз бывал в Мексике, на Гаити, в России и Китае. После смерти отца Рики даже ездил в Соединенные Штаты, чтобы забрать папины личные вещи. Хлопотал там о кремации.
— Рикардо ездил в Соединенные Штаты? — переспрашивает Гектор, хотя, разумеется, прекрасно об этом знает.
— Он бывал в Соединенных Штатах дважды. Один раз после смерти отца и на прошлой неделе ездил в Нью-Йорк, на дискуссию в ООН, посвященную Кубе.
— И не остался там?
— Нет, сэр, он верен Кубе и революции, как и я.
Гектор кивает сам себе, наступает молчание, но он жестом показывает: «Давай еще в том же духе!»
— И потом у меня мама старенькая, живет на государственную пенсию. Я не сделаю ничего такого, что могло бы поставить под угрозу ее благополучие, — добавляю я.
Гектор, довольный, улыбается:
— Что ж, офицер Меркадо, не сомневаюсь, все это будет должным образом учтено, а я замолвлю за вас словечко в министерстве. И имейте в виду, процедура, по сути, бюрократическая, тут все очень строго. Если вам и дадут разрешение на выезд, то только для поездки в Мехико. Вы не сможете поехать в Акапулько или в какое-либо другое место.
— Я это отлично понимаю, сэр.
— Неделя, по-моему, слегка чересчур для собеседования и знакомства с университетом.
— Мм, я, кроме того, хочу купить кое-какие книги и подыскать недорогое жилье, чтобы потом снимать.
— Да, конечно. Что ж, у меня на сегодня еще очень много дел, офицер Меркадо. Как я уже сказал, посмотрю, чем смогу помочь. Позволь тебя проводить.
Проводить.
Подальше от жучков и театрального диалога для жлобов из Министерства внутренних дел.
Идем по коридору, спускаемся по лестнице, мимо пятен облупившейся оранжевой краски, спящего Посады, мимо загадочным образом проснувшегося Ортиса.
— Доброе утро, сэр, — здоровается он.
— Доброе утро, — коротко отзывается Гектор, и с этими словами мы выходим на улицу.
— Ты, должно быть, видела еще и сержанта Менендеса?
— Но не в участке, — отвечаю я.
— Проявила мудрость, не упомянув его имя. Никогда не произноси это имя у меня в кабинете. Он считает, что ведет себя тихо.
— Не понимаю, что вы имеете в виду, сэр, — отвечаю я на это.
— Хорошо. Идем-ка на бульвар Малекон, — говорит Гектор.
Набережная Малекон ведет по берегу бухты. В Александрии и Шанхае набережные давно привели в порядок, а наш Малекон наводит на невеселые мысли о былом величии. Представьте себе Рим в Средние века или Константинополь за несколько лет до завоевания турками.
Если пойдете по Малекону на восток, смотрите налево, если на запад — направо. В общем, смотрите на море, тогда будет не так грустно.
Гектор — вот уж настоящий джентльмен — разрешает мне идти рядом с парапетом, поближе к морю.
— Да что с тобой, что ты все отстаешь? — сердится он.
Несмотря на хроническое недосыпание и диету, состоящую главным образом из рома, свиного жира и дешевых сигар, ходит он очень быстро.
— Куда спешить-то? — спрашиваю я.
— Хочу отойти на приличное расстояние от этого сукина сына.
— Да его нет сейчас. Я видела, он мочился возле участка, потом, наверно, пошел домой.
— Это он умело ввел тебя в заблуждение, — говорит Гектор.
— Да он бездельник, лентяй, ему лишь бы взяток насрубать побольше.
— Храни тебя святые, Меркадо, ты у него в кулаке. Хитрец всегда сделает так, чтобы его недооценивали. Не заставляй меня думать, что, производя тебя в детективы, я поспешил.
— Да нет, сэр, не поспешили, — торопливо уверяю я.
Гектор хмыкает:
— Как тебе перспектива снова оказаться в чудесной голубой форме?
Меня передергивает. Голубая форма с кошмарной фуражкой не просто уродлива, но еще и чертовски неудобна.
— Но ведь мне удалось произвести арест! И это произвело на вас впечатление, сэр!
— Какой такой арест?
— Официанта.
— Ах, официанта… Ну, его бы мы рано или поздно взяли по-любому, — фыркает Гектор.
— Диасу вы совсем другое говорили, — настаиваю я.
— Да, другое. Хотел, чтобы Диас считал тебя бесценной сотрудницей. Как бы то ни было, все это не имеет значения, потому что эпизод закончился плохо.
— Плохо? Ничего об этом не слышала. Знаю, что тела не нашли, но признание, несомненно…
Гектор отворачивается и в молчании внимательно разглядывает пассажиров медленно едущего мимо «фольксвагена-кролика». Дождавшись, когда машина отъедет подальше, он сообщает:
— Признание — это чудесно, но официанта все равно пришлось выпустить. Его сожительница — секретарша в посольстве Венесуэлы, ее там ценят. Венесуэльцы попросили ее отпустить, а она без него выходить отказалась.
— Шлюхина дочь!