Деньги на ветер
Шрифт:
— Эй, Мария, погоди-ка, — сказал Эстебан.
Я стояла на обочине, а он возился с чем-то на переднем сиденье. Мимо, в гору, направляясь к дому Круза, проехал длиннющий лимузин. Кто сидел внутри, мне рассмотреть не удалось, стекла были тонированные, как у машины Jefe.
— Подойди сюда, Мария, — позвал Эстебан. Он дал мне три маленьких пакетика с белым порошком.
— Это еще зачем? — спросила я.
Эстебан погладил бороду и ответил:
— А то не понимаешь! Номера двадцать два, двадцать четыре и тридцать по Олд-Боулдер-роуд. Это Рику Хансену, Юрию Аматову
— Что в пакетиках?
— Мет из Азии. Слушай, ты не волнуйся, свою долю получишь. Через пару дней, когда реализуем. Для того и еду в Денвер.
Он внимательно смотрел на меня. Я взяла пакетики и засунула в карман рюкзачка.
— Куда положить? Как у вас принято? — решила уточнить я.
— Не перепутай. Это важно. Уберешься и перед уходом положишь пакетик в аптечку на первом этаже.
— А что это такое?
— Маленький шкафчик с зеркалом на дверце, такой есть в каждом доме. Не вздумай с кем-нибудь поделиться, молчи, даже если спросят, просто положи пакетик в аптечку и уходи.
— У Хансена нет ванной на первом этаже.
Эстебан сплюнул.
— Ну так пошевели мозгами-то, твою мать! Значит, наверху. Если что будет не так, они мне позвонят! — раздраженно сказал он. — Все, хватит дерьмо в ступе толочь, отправляйся на работу.
Взвизгнули шины, оставив черный след на асфальте, и он уехал. Я смотрела вслед машине, думая о том, с какой скоростью он гоняет по этой дороге и может ли при этом различить в темноте человека или оленя.
Было холодно, я пошла вверх по склону к первому дому, в котором предстояло убираться.
Нашла ключ. Инструкции мне были даны до того подробные, что тут бы и идиот справился. Сначала позвонить, потом, если хозяев нет дома или они спят, можно открывать ключом. Полминуты на отключение сигнализации. Перед уходом снова включить.
Я позвонила у двери.
— Кто там? — спросил мистер Хансен по переговорному устройству.
— Уборщица.
— Мать твою! — проворчал Хансен.
Загудел зуммер, дверь открылась, но я не входила. Надо успокоиться. Эмоции разыгрались. Я устала, меня всю трясло от ярости.
Завела беседу сама с собой. Все нормально, детектив, это неизбежная часть рабочего процесса, так что нечего беспокоиться. Сегодня очень важный день. Ты нашла место. Место, о котором мечтала. Поэтому забудь свою ярость, забудь о наркотиках, забудь о ребятах-канадцах, забудь о деньгах, помни об озере.
Помни об озере.
Хансен, человек лет шестидесяти, подтянутый, красивый, высокий, страстный любитель лыж, был пьян. По словам Анжелы, в фильмах он играет роли докторов и юристов, а в телевизионных драмах иногда и отцов главных героинь, но не снимается в комедиях положений, тип не тот, не хватает живости. Хансен, видно, думал, если человек надирается к девяти часам утра, это добавляет ему обаяния, но тут он ошибался. Я опорожнила мусорные баки, подмела роскошные полы из твердых пород дерева, вычистила туалет, запустила посудомоечную машину, протерла повсюду пыль. Вошла с пылесосом в спальню: он все еще лежал в постели перед телевизором, переключая каналы.
Указал мне на стоявший рядом с кроватью френч-пресс со светло-желтой, уже остывшей мочой —
— Да сотю е еде ме амии, — несколько раз повторил он.
Только уходя, я поняла, что он говорил: «Дам тебе сотню, если сделаешь мне руками».
Мет в сочетании с бухлом — комбинация смертельная, столь же опасная, как кокаин с героином. Поэтому, вопреки указанию Эстебана, я положила пакетик с девятью граммами льда за флаконы с шампунем на верхней полке в шкафчике в ванной, надеясь, что найти его он сможет, только основательно протрезвев.
Я заперла парадную дверь и пошла вверх по склону к следующему дому. Уборка в нем не должна была отнять много времени: дом принадлежал актеру по имени Бобби Мэнсон, который жил сейчас в Лос-Анджелесе и вряд ли мог появиться в Фэрвью этой зимой. Тут я протерла кое-где пыль и спустила воду в унитазах.
Следующий дом принадлежал богатой семье из Денвера, сюда приезжали только на выходные, сейчас он тоже пустовал. Тут имелся пылесос «дайсон», поэтому наводить порядок было одно удовольствие. Я протерла пыль, собрала в мешок мусор, убрала кровати и поела фруктов из холодильника. Апельсины, виноград. Киви я любовно надрезала, очистила и разделила на четвертушки. Мне пришло в голову, что владельцы, пожалуй, могли установить скрытую камеру, чтобы приглядывать за прислугой, но против американских фруктов я устоять не могла, это было восхитительного вкуса наваждение. Я собиралась похитить человека, поэтому мне было наплевать на обвинение в мелком воровстве.
Юрий Аматов, художник-постановщик — понятия не имею, что это такое, — худощавый лысый человек лет сорока, открыл в ту же минуту, как я позвонила. Взял меня за руку и провел в дом.
— Где? — спросил он.
— Простите, se~nor, что «где»?
— Где, твою мать?! — закричал он.
Я достала из рюкзачка мет, завернутый в целлофан.
Он выхватил у меня пакетик:
— А теперь делай отсюда ноги, твою мать!
— А уборка, se~nor? — наивно поинтересовалась я.
— Какое слово в выражении «делай отсюда ноги» не поняла?
Я пошла к следующему дому. Чем выше, тем круче становился подъем, менялась температура. Подул северный ветер, заметно похолодало, небо закрыли предвещавшие непогоду серые тучи.
— Похоже, сейчас снег пойдет, — сказала я сама себе без особой радости.
Возле дома Юкилиса все эти мысли как ветром сдуло.
Посыпанная гравием дорожка, ведущая к Олд-Боулдер-роуд. Деревянная дверь, украшенная резьбой. Колокольчик. Пол Юкилис открыл сам, он был в водолазке, брюках от тренировочного костюма и вьетнамках.
— Опаздываешь, — заметил он, нависая надо мной.
— Простите, мы…
Юкилис поднял руку, предостерегая:
— Подробности мне ни к чему, просто разгреби тут дерьмо. Оно меня с ума сводит.
— Si, se~nor, — согласилась я.
Он усмехнулся и смущенно добавил:
— Господи, меня послушать, так можно подумать, будто я феодал какой-нибудь, мать вашу. Разгреби тут дерьмо, пожалуйста. Не могу работать в таких условиях.
— Si, se~nor.