Деньги

Гнедич Петр Петрович

— Я приехала сюда, чтобы остановить эту дуэль. Ведь и вы затем же приехали, не правда ли?

Она обратилась к Наташе.

— Ведь это из-за вас, из-за вас всё идёт, — сказала она, схватывая её за руку. — Так слушайте, я прошу, я умоляю вас, отдайте мне его. Он ушёл от вас, ушёл навсегда и безвозвратно. Хотите, я брошусь к вашим ногам, я целую ваши руки, видите? Я всё вам отдам, возьмите мою кровь, мои деньги, всё моё… Но ради Бога, остановите, чтоб этого не было.

Наташа с жалостью посмотрела на этого бледного дрожащего ребёнка. В глазах Лены было столько мольбы, столько беспредельной любви к своему мужу.

— Полноте, —

сказала Наташа. — Пустите мои руки, как вам не стыдно. Даю вам слово, что поединка этого не будет. Клянусь вам, я употреблю все усилия.

— Уйдите, Лена, — повторила Тотти. — Я провожу вас отсюда. Вам не надо здесь оставаться. Пойдёмте…

Девочка плакала навзрыд. Но Тотти насильно повела её из ворот.

— Поезжайте к мужу, к вашим родным, предоставьте всё сделать нам. Мы устроим всё. Где вы живёте?

Лена сказала адрес.

— У Сашеньки? — удивилась Тотти. — Ну, тем лучше: поезжайте туда, и ждите. А я сама заеду к Сашеньке и обо всём вам расскажу. Поверьте, он будет жив и невредим.

Лена прижалась к ней и крепко поцеловала.

— Да, что вы делаете! — отбивалась Тотти. — Право, на улице неловко.

— Милочка, — говорила Лена, — простите меня, простите за всё то, что было на Принкино. Я виновата, я не знаю, чем я заплачу вам. Вот вы платите мне добром за зло. Я злая, мерзкая, что я позволила себе против вас! Но я знаю, вы мой лучший друг, потому что вы относитесь ко мне совершенно бескорыстно. Вы не хотели даже подарков моих брать, всё, что я подарила вам, вы оставили… Да, мне это было обидно… Но я всё-таки люблю вас. Я люблю вас больше, чем… Я люблю вас меньше чем Анатолия, но больше чем сестру и маму…

Тотти насилу усадила её на извозчика, не без любопытства слушавшего, что говорят барышни, и когда дрожки, звеня по мостовой, покатились к Остоженке, она пошла в дом к Перепелицыну.

Она застала гостью и хозяина в кабинете, — в крохотной комнатке с окнами в садик. Все стены были заняты полками с книгами, на каждой книге был ярлычок с номером. Нигде и следа пыли, всё чисто, всё было так же опрятно, как белокурый молоденький немчик-лакей, что отворял двери посетителям.

Перепелицын был сконфужен. Он был красен и беспомощно слушал порывистую речь Наташи.

— Скажите мне одно, — говорила Наташа, — правда это или нет, что вы вызвали Анатолия? Мне нужно только это знать?

— Я так поражён, — бормотал он. — Вы у меня. Наталья Александровна… и с вашей подругой.

— Вы не на службе? — продолжала Наташа. — Вы больны? Нет вы здоровы. Вы кого-то ждёте? Отчего меня не хотели принять? Да отвечайте же, Алексей Иванович, отвечайте.

Он покусывал губы и нервно теребил бороду.

— Я не могу вам отвечать, — выговорил он наконец.

— Не можете, — почему?

— Не имею права.

— Мне, вашему другу? Ну, хорошо. Хорошо, вы можете не отвечать. Но дайте слово, что вы исполните мою просьбу. Вы опять молчите?

— Я не знаю, буду ли я в состоянии её исполнить.

— Ничего невозможного я не потребую от вас. Слушайте. Дуэли этой не должно быть. Ни в каком случае…

— Понимаете ли вы о чем вы просите? — вдруг воскликнул он.

— Понимаю. Вы что же… Вы стреляетесь из-за меня? Да? Не отворачивайтесь…

Алексей Иванович никогда, с самого дня рождения, не чувствовал себя так неловко, как в эту минуту. Он смотрел в окно, его

обливал холодный пот, он был бы рад, если бы рухнула крыша и придавила его, только бы не отвечать ему этой белокурой, милой девушке, которая составляла всё лучшее в его сумрачной, серенькой жизни.

— Вы считаете меня оскорблённою? — продолжала она. — Вы хотите отомстить за меня? Вы хотите убивать другого, рисковать своей жизнью…

Он злобно посмотрел на неё.

— А! Вы боитесь за него? Вы боитесь, что я его убью?

— Да, я боюсь, — подтвердила она. — Я одинаково боюсь, и того, что вы будете убиты, и того, что вы будете убийцей. Не надо этого… Я верю, что вы всегда готовы защитить меня.

— Да поймите вы, — горячо начал он, ударяя себя кулаками в грудь, — поймите, что я… Ну, да, я вызвал его, я не мог его не вызвать и буду целить ему прямо в лоб, я убью его… Я убью его совсем не потому, чтоб я хотел его смерти, чтобы я ненавидел его, а потому что так надо. Потому что нельзя оставлять безнаказанными такие поступки, как его поступок. Поймите вы, что я не из-за вас… Да, я уважаю, я ценю, я люблю вас, я привязан к вам… Но я вызвал его не поэтому, — я вызвал его из принципа: такие люди должны быть наказаны. Если меня убьют, я умру с сознанием, что я исполнил свой долг. Я как мог выступил защитником слабого, я выступил за правду. Если я убью его, это будет ужасно для меня, для моего внутреннего «я», — потому что я не считаю возможным посягать на жизнь ближнего. Но всё-таки — это нужно. Нужно, чтобы люди знали, что нельзя безнаказанно делать зло, что злая воля должна быть обуздана, если не убеждением, то силой…

— Почему же вы призваны водворять добро? — спросила Наташа, пытаясь улыбнуться.

— Я ли, другой кто — не всё ли равно? Но это сделать надо. Нельзя допускать, чтобы сильный издевался над слабым. Вы думаете этот господин осмелился бы прийти к вашему отцу и сказать, что он отказывается от вас, если бы это был не больной, слабый старик, а здоровый, мощный, сильный мужчина, полный энергии? А он чувствовал превосходство своих сил, он был полон сознания того, что ему всё это сойдёт безнаказанно. Вот и надо такому человеку показать, что и его силу можно сломить. А чем я другим могу показать это, кроме вызова? Пусть я смешон, пусть я кажусь Дон Кихотом, но я дал слово это сделать, и я это сделаю.

— Даже если я буду просить вас оставить?

Он твёрдо посмотрел на неё.

— Даже если вы будете просить, — ответил он и взял её за руку. — Повторяю, Наталья Александровна, вы мне дороже всего в мире, но и вы не можете поколебать меня. Я его вызвал и отказаться от дуэли не могу, хотя вот уже неделя прошла, и он всё уклоняется от прямого ответа.

— Иван Михайлович секундант ваш? — спросила внезапно Тотти.

— Да, — вы почём знаете?

— Нетрудно догадаться. Он не будет у вас?

— Будет.

— Скажите ему, что мне необходимо его видеть, чтоб он к нам заехал.

Перепелицын покачал головой.

— Ничего не будет! — сказал он. — Иван Михайлович думает и смотрит на вещи так же, как и я.

В прихожей брякнул колокольчик. Человек подал Перепелицыну письмо. Тот сорвал конверт и пробежал записку.

— Это от Ивана Михайловича? — сказала Тотти, узнав по конверту почерк.

— Да, от Ивана Михайловича, — подтвердил Алексей Иванович, складывая письмо и пряча его в стол.