Дэниел Мартин
Шрифт:
— И на столь необходимый нам всем социальный прогресс тоже, я надеюсь? — Моя реплика показалась ему вызывающей.
— Я принимаю практически всё, что после войны было сделано обеими партиями для улучшения участи обездоленных. Больных, неимущих… а как же иначе? — Он забарабанил пальцами по столу. — Чего я не могу принять, так это уравниловку, стремление считать преступлением талант, энергию, самоотдачу, трудолюбие… Я не могу принять уровень обедневшей посредственности за норму всеобщего социального здоровья. Почему это вам должны платить столько же, сколько писателю, в десять раз менее способному, чем вы? Почему Эндрю должен лишиться справедливого вознаграждения за все улучшения, сделанные им в поместье? Вы, социалисты, кажется, никак не можете усвоить, что сведение всех и каждого к низшему уровню не просто химера, вещь генетически невозможная, не говоря уже ни о чём другом, но и нечто совершенно контрпродуктивное. Это нисколько не поможет низшим слоям общества. Абсолютная справедливость была, есть и останется мифом, ибо жизнь по сути своей несправедлива. Но несправедливость эта имеет свою
— А Китай?
Он устремил на меня выразительный взгляд — так судья мог бы взглянуть поверх очков (у Фенуика очков, разумеется, не было) на неопытного молодого адвоката, только что произнёсшего несусветную глупость.
— Насчёт Китая мы ещё посмотрим, мой милый друг. То, что я говорю, относится к Западу. К Европе и Америке.
— Но я не понимаю, как можно было бы остановить Англию, если по меньшей мере половина её населения стремится к большему равенству? Разве только силой?
Теперь я совершил faux pas, 258 и от возможности указать мне на ошибку в глазах моего собеседника зажёгся огонёк зловещего удовольствия, тут же спрятавшийся под притворным сожалением.
258
Faux pas — ложный шаг (фр.).
— Я не испытываю ни малейшего желания прибегать к методам полковников a la grecque. 259
— Я этого и не предполагал.
Но я именно это и предполагал, и Фенуик это понял. Он отказался от предложенного бренди.
— Последняя возможность для нашей страны выйти из состояния комы истончается с каждым днём. Вот и всё.
— У вас в Вестминстере все думают так же, как вы?
Он только фыркнул в ответ на столь наивный вопрос.
— У нас в Вестминстере все думают только о том, что от независимости парламентских фракций следует избавиться как можно скорее и любой ценой. Новая Святая Троица — триумвират «Главных кнутов». 260 Оттого-то все эти проблемы, которые в нормальной стране доминировали бы в период избирательной кампании, отодвинуты на задворки. Вершители политических судеб всех трёх партий в этом совершенно единодушны. Не дай Бог, чтобы мы призывали избирателей задуматься над жизненно важными вопросами. Кроме денежных, разумеется.
259
A la grecque — по-гречески (фр.). Имеются в виду «Чёрные полковники» — название военной хунты, захватившей власть в Греции в 1967–1974 гг.
260
«Главный кнут» — главный организатор парламентской партийной фракции.
Воцарилась тишина. Потом он улыбнулся мне уже более естественно, как бы говоря: «Не стоит судить обо мне по первому впечатлению».
— Уверяю вас, с точки зрения большинства моих коллег, мои взгляды способны отравить всю избирательную кампанию. — Он взглянул на Эндрю: — Боюсь, наш общий друг тоже так считает.
— Довольно тщеславный парень — наш общий друг, — пробормотал Эндрю.
— Догадываюсь. Что ж, пожелаем ему удачи.
— А вы и вправду полагаете, что всё может кончиться кровавой баней?
— Я полагаю, что представление о том, что мы все послушно встанем в очередь за тёплым местечком в коммунистическом раю, основано на абсолютном непонимании британской сути. Конечно, мы смогли даже с некоторым удовольствием переносить лишения во времена гитлеровской угрозы — угрозы внешней. Но я полагаю, что мы лишимся своего хладнокровия, когда эти лишения будут навязываться нам изнутри. До массы людей вдруг дойдёт — и я не имею в виду исключительно либеральных представителей среднего класса вроде вас, — что их нагло водят за нос. Не сомневаюсь, они почувствуют отчаяние и гнев. И в то же время им тогда придётся иметь дело с весьма значительным репрессивным аппаратом нового государства, подавляющим всякое инакомыслие. И я что-то сомневаюсь, что крикетная этика 261 сильно нам в этом случае поможет.
261
Крикетная этика — этика честной игры. Крикет — национальная английская игра, слегка напоминающая русскую лапту. Характеризовалась строгим соблюдением правил, что вошло в поговорку.
Дверь, ведущая в гостиную, вдруг открылась, и на пороге появилась улыбающаяся Каро. В руке она держала охотничий хлыст.
— Мне велено показать вам вот это.
Фенуик вскинул руки в притворном отчаянии:
— Моя дорогая, вы самый очаровательный загонщик на свете. Тем более что ваш папенька чуть было не уложил меня на лопатки по всем вопросам.
Я
262
«Гнилые местечки» — малонаселённые, совершенно обезлюдевшие или даже вообще исчезнувшие к XVIII — XIX вв. городки и деревни Великобритании, обладавшие старинным правом представительства в парламенте. Члены парламента от «гнилых местечек» в большинстве случаев просто назначались владельцами этих земель. Были лишены самостоятельного представительства в парламент в 1867 г.
263
Милленарист — здесь: ожидающий в скором времени конца света и Страшного суда.
На самом деле за умелой аргументацией и политической искушённостью Фенуика скрывался глубочайший эгоизм, то, что я всегда с неприязнью угадывал в теоретических выкладках консерваторов; во всяком случае, именно эгоизм лежит в основе уверенности каждого отдельного представителя этой партии в том, что те, кто любим Фортуной, должны во что бы то ни стало сохранить плоды её любви. Эгоизм этот никуда не делся, вопреки всем разговорам о системе отбора по достоинствам, вопреки псевдобиологическим доводам, которые только что приводил и Фенуик, вопреки левым настроениям, возникшим в его партии после 1945 года: неизменно её фанатическое упорство, нежелание сдвинуться с места, она словно пёс, которого тянут к конуре, а он упирается всеми четырьмя лапами, только бы сохранить status quo. Впрочем, возможно, что — как свойственно всем политикам — он, хоть и не всерьёз, пытался получить лишний голос в свою пользу, а может, разглагольствовал просто из озорства, чтоб не так скучно было. Но он гораздо более привлёк бы мои симпатии, да и моё внимание к тому, что говорил, если бы я мог различить хоть малейшую нотку горечи или отчаяния в его голосе. Эндрю, по крайней мере, воспринял необходимость пережить эти колоссальные исторические и социальные перемены как вызов ему лично… может быть, опять-таки как азартную игру, однако ставки в этой игре для него были весьма реальными.
Я разглядел в Фенуике апатию гораздо худшую, чем та, в которой он обвинил меня: если я и оставался равнодушным к тому, чем закончится так называемая «война миров», его уже не заботило то, что он эту «войну» фактически проиграл; я мог лишь заключить, что его беззаботность вызвана уверенностью, что ему лично контрибуцию выплачивать не придётся. Его жизнь, как частная, так и профессиональная, была богатой и полной, и ничто сейчас не могло помешать ему наслаждаться ею. Цинизм по отношению к собственной дочери, в котором я его заподозрил — его готовность пожертвовать родительским здравым смыслом ради высокого титула, — только лишний раз подтверждал это. Он был надёжно защищён и вполне доволен собой; и мне подумалось, что вот такие тори-интеллектуалы, обладающие более чем достаточным интеллектуальным инструментарием и опытом, чтобы понять, что консерватизм не сводится всего лишь к ярому эгоизму, и тем не менее являющие этот эгоизм миру более демонстративно, чем самые зашоренные и тупые члены этой партии, отвратительны вдвойне. В душе он был совершенно уверен, что он — это главное, а существующая система вторична.
Разумеется, в тот момент я вовсе не столь подробно анализировал свою неприязнь к этому человеку. Но я хорошо запомнил тот вечер в значительной степени ещё и потому, что, хотя я сохранил достаточно либерализма, чтобы с презрением отнестись к пессимистическим прогнозам Фенуика, я понимал, что люди вроде Джейн могут обнаружить меж нами некое психологическое сходство, одинаковую озлобленность побеждённых… при том, что я свою скрывал гораздо лучше. Во всяком случае, выйдя из столовой, я ощутил острую необходимость отмежеваться. Я понял это тотчас же, как мы оказались в обществе дам. Взяв чашечку кофе, я прошёл туда, где расположилась Джейн, — довольно далеко от остальных, так что нас трудно было бы расслышать, если мы говорили достаточно тихо.
— Ну что, вы уже решили судьбы мира?
— Цивилизованная жизнь в нашей стране просуществует ещё лет двадцать, не больше. Можешь радоваться.
— Твои слова вселяют в душу бодрость.
— Новость из первых уст.
— Жаль, меня с вами не было.
— Подробности — целиком и полностью — завтра. — Я взглянул ей в глаза: — А ты мне скажешь, в чём мы с ним сходимся. Жду с нетерпением.
— Что ж, я рада, что вы не зря потратили время, — улыбнулась она.
— Знаешь, я бы и возражать не стал, если бы он был обыкновенным старомодным реакционером. Но он ведь ещё и Понтий Пилат к тому же!