Дэниел Мартин
Шрифт:
Она вздохнула:
— Дэн, я никак не смогу. Я не хотела бы…
Я долил виски водой.
— Почему?
Она спустила ноги на пол, наклонилась вперёд, сжала руки.
— Потому что… По тысяче причин.
— Ты ведь там не была?
— Нет.
— Просто посидишь на солнышке на палубе симпатичной старой посудины. Посмотришь достопримечательности, если захочешь. Отдохнёшь. Почитаешь. Я большую часть времени буду писать и встречаться с людьми.
— Звучит божественно. Но я…
— Всего десять дней. — Джейн немедленно
305
Драгоман — гид-переводчик в странах Востока.
— Я правда не смогу, Дэн. Честно.
— Но ты же только что сама сказала…
— Не принимай слишком буквально.
— Ну приведи хотя бы одну из той тысячи причин.
— Дети. — Она пожала плечами. — И всё вообще.
— А можно, я позвоню Роз — узнать, что она думает?
— Я более или менее уже пообещала поехать во Флоренцию, повидать Энн.
— Что может быть проще? Сделаешь пересадку в Риме на обратном пути.
Это географически здравое соображение на миг поколебало её сопротивление или хотя бы заставило искать более убедительные аргументы.
— Все решат, что я сошла с ума.
Я улыбнулся:
— Кое-кто уже так и решил.
— Я буду чувствовать, что просто бегу от проблем.
— Вот это действительно безумие. Ты заслужила отдых. — Она сложила руки на коленях, сидела сгорбившись, наклонившись вперёд, глядя на мои ботинки. — Что ты говорила мне в Оксфорде? О том, как много мы теряем, прячась за собственный возраст?
— Дэн, ужасно мило с твоей стороны предложить мне это. Но я…
Она умолкла, будто мой «ужасно милый» поступок лишил её дара речи, а моё предложение не подлежит обсуждению. Я снова сел в кресло-качалку.
— Это вовсе не из-за того, о чём просил меня Энтони. Я просто считаю, что это пойдёт тебе на пользу. Новые впечатления. А мне будет приятно иметь такую попутчицу.
Она ответила мягко, но в её голосе я расслышал облегчение — ведь я дал ей явный повод для возражений.
— Вряд ли я та попутчица, которую тебе следует взять с собой.
— Если бы Дженни была здесь и познакомилась с тобой, она бы уговаривала тебя поехать. Проблема не в этом. — Но по её лицу видно было — она сомневается. — Ты по Роз должна знать. Их поколению чуждо ложное чувство собственности.
Она
— Но мне правда нужно столько всего сделать.
— Что, нельзя отложить всё это на пару недель? Производственный отдел сам всё организует. Тебе нужно будет всего лишь подписать визовую анкету. — Она молчала. — Слушай, Джейн, я прекрасно сознаю, скольким обязан тебе за Каро. Попробуй принять это как знак благодарности. От нас обоих.
— Тут вовсе не за что меня благодарить. Просто я очень её люблю.
— Я это знаю. И мы оба чувствуем это.
Джейн опять прилегла на диване; теперь она смотрела на епископа; потом подняла руки, провела ладонями вдоль шеи вверх и на миг сжала руками щёки: этот жест напомнил мне тот, что я заметил тогда, в её оксфордской гостиной, когда умер Энтони… будто ей не хватало не только слов.
— Если бы я не была такой, как есть, Дэн. Я просто не чувствую себя вправе… О Господи!
— Вправе на что?
Она набрала в лёгкие побольше воздуха.
— Если учитывать…
— Прошлое?
— Если хочешь.
— Я полагаю, мы оба достаточно повзрослели, чтобы думать об этом с улыбкой.
— Но тебе нужно работать.
— Ты забываешь, что я здорово набил руку в умении отделываться от всех нежелательных помех. Всю жизнь в этом практиковался.
— Дэн, я тронута. Но я правда не смогу. Уверена, что не смогу.
Я внимательно разглядывал свой бокал с виски.
— Вот теперь я обиделся.
— Ну пожалуйста. Я вовсе не хотела тебя обидеть.
— По-твоему, я всё ещё не заслужил прощения?
— Ну вот, теперь ты говоришь абсурдные вещи.
— Но меня по-прежнему нужно бояться — как данайцев, дары приносящих?
— Вовсе нет. Просто… — Она опять глубоко вздохнула. Потом сказала: — Наверное, это что-то вроде гордости. Желание справиться без чужой помощи.
— Моё предложение тебя совсем не привлекает?
Она замешкалась. Потом ответила:
— Привлекает. Как абстрактная идея.
— Тогда твой пуританизм совершенно ни к чему.
И опять она замешкалась с ответом.
— Я так боюсь утратить то немногое, чего добилась, пытаясь стать менее эгоцентричной.
— Господи, куда же подевался бедный старый Рабле?
— Боюсь, он давным-давно потерял со мной всякое терпение. — Она долго смотрела в огонь, потом добавила: — Как и все остальные.
Мне страшно не понравился её тон; она будто бы понимала, что ведёт себя неразумно, играет роль Христа, искушаемого дьяволом в моём образе, и полуизвинялась за это, как неуступчивый мученик извинялся бы за собственное упрямство. Это попахивало иезуитством, её оксфордским и католическим прошлым, стремлением показать, что ей этическая сторона любой ситуации видна яснее, чем простому люду вне её круга. Но любые военные действия требуют собственной стратегии, и я решил отступить.