Денис Давыдов (Историческая хроника)
Шрифт:
Окончательно убедившись, как сильна неприязнь к нему злопамятного императора, Денис Давыдов вышел в чистую отставку. Гусарские холеные усы были сбриты. Военный мундир с «наплечными кандалами генеральства», как любил он выражаться, перекочевал из гардероба в сундук.
Как-то раз, в конце марта, Денис Васильевич заехал под вечер к Бегичевым. Встретила его сестра Сашенька.
– Легок ты на помине! – сказала она. – А мы только что собирались за тобой посылать…
– А что за экстра?
– Гость у нас. Тобой интересуется.
– Кто же такой?
– Проходи в гостиную, узнаешь.
Он переступил порог. В гостиной
Дмитрий Никитич сейчас же его представил;
– Александр Сергеевич Грибоедов.
Степан Никитич промолвил:
– Митин однополчанин, а ныне служащий по дипломатической части при Ермолове чиновник и сочинитель…
– Знаю, знаю, – смеясь, перебил Денис Васильевич и, крепко пожимая руку Грибоедова, осведомился: – Давно ли с Кавказа прибыли, Александр Сергеевич?
– Третьего дня… Попал дорогой в распутицу. Две недели добирался…
Так вот каков Грибоедов! Сухощавое лицо, тонкие поджатые губы, умные, чуть прищуренные глаза под густыми бровями. На первый взгляд Грибоедов не понравился. Он слишком походил на дипломата, а Денис Васильевич всегда дипломатов недолюбливал. Но ведь недаром Грибоедова, как сына, любил Ермолов и с неизменной теплотой вспоминали о нем Бегичевы! Стоило разговориться с Александром Сергеевичем, и холодок, порожденный первым, внешним впечатлением, быстро исчез. У Грибоедова оказался мягкий, приятный голос, суждения его отличались откровенностью, а главное, что сближало с ним, – была его несомненная принадлежность к тому ермоловскому кругу, который существовал на Кавказе.
– Нет, право, господа, я должен считать себя счастливцем, что служу у Алексея Петровича, – говорил Грибоедов. – Что за человек! Он всегда одинаков, прост, приятен, готов к услугам… Сколько свежих мыслей, глубокого познания людей всякого разбора! Ругатель безжалостный, но патриот, высокая душа, замыслы и способности государственные, истинно русская, мудрая голова! XV Он встает из-за стола и здоровается за руку с каждым армейским прапорщиком, а титул «ваше высокопревосходительство» вызывает у него усмешку и замечание о предпочтительности титула «ваше высокоблагополучие»…
XV
Подлинные слова Грибоедова из письма к Кюхельбекеру.
– Однако, Александр, это одна сторона медали, – заметил Степан Бегичев. – А помнится, ты писал и о том, как Ермолов жестоко смиряет ослушников…
Грибоедов невольно посмотрел на Дениса Васильевича; тот, поняв значение взгляда, проговорил:
– Здесь все свои, Александр Сергеевич, высказывайтесь без стеснения… А если вас интересует мое отношение… Я люблю брата Алексея Петровича, но не принадлежу к числу тех, кои безусловно оправдывают все его поступки…
Грибоедов дружески кивнул головой.
– Я готов полностью разделить ваше мнение, любезный Денис Васильевич… – И, повернувшись к Степану Бегичеву, дополнил: – Я в том смысле и писал тебе, мое сокровище… Нельзя всего оправдывать, но нельзя и забывать, что он в Азии, – там ребенок хватается за нож! Впрочем, господа, безрассудно полагать, что мы сможем справедливо взвешивать добро и зло, содеянное современниками. Это
Беседа продолжалась в самом непринужденном тоне. Говорили открыто обо всем, что приходило в голову. Денис Давыдов, больно переживавший неудачу с определением на службу, дал волю негодованию против высшего начальства.
Грибоедов, не знавший всех подробностей дела, спросил:
– А вы не находите, что Алексей Петрович не довольно твердо настаивал на вашем назначении?
– Он несколько раз обращался в главный штаб и к государю, – ответил Денис Васильевич. – На него грешить нечего!
– Ермолов, братец мой, на Кавказе велик и грозен, – присовокупил Дмитрий Никитич, – а в Петербурге не очень-то с ним считаются!
– Положим, этому трудно поверить, – не согласился Грибоедов. – Тех, с кем не считаются, проконсулами не ставят, мой милый… Нет, как вам угодно, господа, а я остаюсь при своем мнении… Ермолов мог быть более решительным!
Денис Васильевич немедленно с горячностью возразил:
– Полно, полно, Александр Сергеевич! Причины отказа в моем назначении таковы, что удивляться бесплодности ермоловских стараний не должно.
– Какие же причины? Я слышал лишь о том, будто в высших сферах не могут забыть ваших неосторожных стихов, писанных двадцать лет назад?..
– Есть другие, которые обычно не выставляют, – произнес сумрачно Денис Васильевич, взлохмачивая привычным жестом голову. – Я не имею чести принадлежать к высокочтимой государем военной школе покойного короля прусского Фридриха и не перестаю скорбеть, что родимые войска наши закованы в кандалы германизма. Мне чужды аракчеевские порядки, ибо я почитаю солдата не механизмом, артикулом предусмотренным, а боевым своим товарищем. Словом, я вполне не соответствую тем ныне желательным образцам военных, поклонников палочного воспитания и барабанного просвещения, для коих равнение шеренг и выделывание ружейных приемов служат источником самых высоких поэтических наслаждений.
Грибоедов слушал красноречивое и взволнованное это признание с большим вниманием. И когда оно было закончено, сказал сочувственно:
– Отлично вас понимаю, Денис Васильевич… Ужасно, конечно, что правительство отстраняет от службы военных с вашими взглядами и все более наполняет армию тупыми и ничтожными аракчеевскими баловнями… Меня всегда возмущают эти, столь живо вами представленные, казарменные готтентоты.
Давай ученье нам, чтоб люди в ногу шли.Я школы Фридриха, в команде – гренадеры,Фельдфебели – мои Вольтеры… XVIXVI
Из первого варианта комедии «Горе от ума».
Брови Дениса Васильевича удивленно приподнялись.
– Откуда эти строки? Мне что-то не доводилось слышать…
– Пока они существуют только в моей голове и нигде не начертаны, – отозвался с легкой улыбкой Грибоедов, – хотя, может статься, найдут со временем место в комедии, два действия которой я привез с Кавказа в черновых набросках.
– А что за комедия, позвольте спросить? Каков замысел по крайней мере?
– Замысел прост, любезный Денис Васильевич. Мне хочется нарисовать портреты некоторых современников, обладающих чертами, свойственными многим другим лицам… Вопрос в том, хватит ли умения и таланта?