Денискины рассказы: о том, как всё было на самом деле
Шрифт:
Но телевизоров было мало.
Так что газеты были нужны. Почти единственный источник информации. Их выписывали, покупали на улице в киоске – иногда целая очередь выстраивалась, когда свежую газету привозили.
И еще – газеты читали на стенах.
Да, да, на улицах, на стенах домов были такие застекленные шкафчики, маленькие витрины, и в них вывешивались газеты. Такие же газетные витрины стояли на бульварах, и на остановках тоже. Удобно! Ждешь автобуса и газету читаешь. Бывало, когда в газете интересные новости – например, космонавта запустили или покушение на американского президента, – люди просто кучей стояли у газетной витрины и даже толкались. А задние,
В рассказе «Рыцари» Дениска и Мишка хотят раздобыть деньги на подарок маме. «Да за пустые бутылки деньги дают! – сказал Мишка. – На углу. Называется “Прием стеклотары”».
«Стеклотара» – это значит стеклянная посуда. То есть бутылки и банки всех размеров и фасонов. Пустые бутылки – это была важная вещь. Когда я был маленький, всё продавалось в стеклянных бутылках или банках. Молоко, кефир, ряженка и простокваша. Майонез и сметана. Соки. Разные консервы. Минеральная вода и сладкие газированные напитки. Не говоря уже о вине и пиве. Никаких картонных пакетов, пластмассовых баночек, жестяных банок с газировкой и пластиковых бутылей с минералкой не было. Треугольные пакеты с молоком появились, когда мне было уже лет пятнадцать.
Вот, например, бутылка минералки стоит 22 копейки. Из них сама минералка стоит 10 копеек, а бутылка – 12 копеек. Или бутылка молока или кефира (там были бутылки другого фасона, «молочные», с широким горлышком) – 30 копеек. Из них молоко – 15 копеек, бутылка – тоже 15 копеек. То есть половина цены.
Поэтому пустые стеклянные бутылки сдавали обратно в магазин или в специальные киоски «Прием стеклотары». Можно было даже так: даешь продавщице в молочном отделе две пустые бутылки из-под кефира – и получаешь одну полную.
«Давай-ка мне две копейки на автомат!» – говорит Дениске папа в рассказе «Рыцари». Это он про телефон-автомат (так раньше назывались таксофоны). На улицах стояли стеклянные телефонные будки. Чтобы позвонить, надо было опустить в щель телефона две копейки. Но – только одной монетой, двухкопеечной. Два раза по копейке – не годится. Поэтому такие монетки – их называли «двушки» – очень ценились. Их не отдавали в магазине или в троллейбусе, они были нужны для звонков. Тем более что не у всех дома был телефон, и люди выходили на улицу позвонить.
На телефоне-автомате было написано: «Разговор свыше трех минут запрещен!» Но вы не подумайте, что через три минуты телефон отключался. Это была просьба говорить покороче. Потому что у автомата довольно часто стояла очередь. В стекло стучали монеткой. Это означало: «Заканчивайте разговор, люди ждут».
Но если очереди не было, то разговаривать по автомату можно было сколько хочешь, хоть целый час – за две копейки.
Как я уже сказал, я не любил ходить с мамой по магазинам. Но один магазин очень любил и ходил туда сам. Он назывался «Военторг» и был совсем рядом – из двора направо и еще раз направо. Там на первом этаже был отдел «охотничьи товары». Все наши мальчишки там толклись у прилавка, рассматривали ружья, патроны, дробь, большие охотничьи ножи. Конечно, порох или снаряженные патроны продавались только взрослым и по охотничьему билету. А вот пустую латунную гильзу можно было купить свободно.
А на третьем этаже был отдел военной формы. Там были пуговицы – от маленьких солдатских до больших генеральских и маршальских.
На солдатских и офицерских была пятиконечная звёзда, а на генеральских – советский герб. Маршальские пуговицы были еще больше генеральских, и герб на них был очень четкий и выпуклый.
Вообще-то пуговицы продавались только военным. Но мы просили продавщицу: «Ну пожалуйста, ну мы в войну играем, ну хоть парочку». Через десять минут такого нытья она соглашалась продать нам солдатские пуговицы. Еще через полчаса – офицерские. Но генеральские и маршальские – ни-ни. Так что у нас в игре были только солдаты и офицеры, не выше полковника. Генералов и маршалов не было. Вот и хорошо.
Еще на улицах стояли автоматы для продажи газированной воды.
Там было углубление, где можно было вымыть стакан. Поставить его вверх дном и нажать на него. Снизу бил фонтанчик воды. Потом стакан надо было поставить в соседнюю выемку и опустить монетку. За три копейки – лилась газировка с сиропом. За одну – «чистая», то есть без сиропа. Стаканов было штуки три, и никто их не утаскивал. Это считалось очень неприлично – стащить стакан из автомата. Таких людей не уважали.
Были и киоски, и тележки, где газировку наливала продавщица. Там «с сиропом» стоило дороже – четыре копейки. Но зато слаще, чем в автомате.
Мороженое тоже возили в тележках. Под крышкой лежали пачки разного мороженого и большой дымящийся кусок искусственного льда. Он был такой холодный, что можно было обжечься, если потрогаешь пальцем.
Да, когда я был маленький, улицы были совсем другие.
Автобусы и троллейбусы были не такие, как сейчас. Машины были почти все одинаковые, и их было очень мало. Зато было много деревьев. На улицах висели газеты, но совсем не было рекламы. Стояли автоматы с газировкой. Мороженщицы были не в стеклянных киосках, а с тележками.
Но это – не самое главное.
Самое главное – улицы были скучные. Магазинов было мало. Кафе – тоже очень мало. Во все кафе – а тем более в кафе-мороженое, куда папа звал Дениску – стояли очереди. Все магазины (кроме двух на всю Москву) закрывались самое позднее в восемь вечера. Так что часов в девять вечера даже на центральных улицах Москвы делалось темно и пусто.
Из-за того, что машин было мало, снег зимой почти не таял. Получалась плотная снежная корка. Можно было ходить в валенках, даже без галош. Очень многие так ходили, и я в том числе. Конечно, не в школу, а на прогулку.
Один раз мама была на гастролях в Египте и привезла мне оттуда маленькую дубленку. Коричневую, с бежевой меховой оторочкой.
Мне было лет семь.
Я оделся и вышел во двор. Меня обступили ребята и стали смеяться:
– Ой, полушубок!
– Как в деревне!
– Ты что, деревенский?
– Колхозник, колхозник! Деревня, деревня!
Они бы меня совсем задразнили, но тут подбежала чья-то мама. Какого-то мальчика с верхних этажей.