Департамент «Х». Кибер-террор
Шрифт:
– Вообще никаких комментариев. Все приказным порядком. Сейчас штурман прокладывает новый маршрут. Не нравятся мне такие изменения, честное слово, не нравятся.
Подполковник Кирпичников в этой обстановке ориентировался плохо и потому переспросил:
– А что не нравится? Есть конкретные подозрения? Или просто нюх подсказывает?
– Первоначальный маршрут разрабатывался около двух недель назад и был полностью согласован с обеими сторонами. А тут вмешиваются в самый последний момент, уже, практически тогда, когда следует готовиться к посадке… Не понимаю таких изменений. Если бы погодные
– Думаю, ничего страшного. Мы же с вами не знаем местной обстановки… – Подполковник успокаивал не командира экипажа, а себя.
Но летчик все равно поморщился.
– У меня за плечами шесть рейсов в Каракас. Ни разу сбоя не было.
– Допускаю, что это не сбой, а естественная предосторожность, вызванная какими-то конкретными причинами, о которых мы можем не знать. Если бы вы летели простым рейсом, как раньше…
– Раньше мы тоже не простыми рейсами летали. Мы возили грузы «Рособоронэкспорта». А это грузы серьезные, хотя нам и не докладывали, что мы перевозим.
– Тем не менее скрывать эти рейсы особой необходимости не было. «Рособоронэкспорт» строго придерживается международных конвенций и работает с максимальной прозрачностью. Сейчас ситуация другая. Наш полет выходит за рамки экспорта вооружений. Это разведывательная миссия, с чем следует считаться. Выполняйте указания диспетчерской службы Венесуэлы.
– Мне сообщать на базу об изменении курса?
– Если вы обязаны сообщить, то – да. Я не знаком с вашими правилами.
Командир экипажа пожал плечами и вернулся в свою кабину. Разговор с командиром оперативной группы нисколько его не успокоил.
Салон военно-транспортного самолета отличается удобствами от пассажирского так же, как бронетранспортер отличается от такси. И звукоизоляцией в том числе. Поэтому командиру экипажа и командиру оперативной группы приходилось разговаривать настолько громко, что разговор слышали все, кто находился рядом. Тем более что почти вся группа компактно устроилась на нескольких креслах, что стояли в большом грузовом салоне рядом с дверью в кабину пилотов.
– Это как-то меняет наши планы? – спросил подполковник Денисенко, когда Владимир Алексеевич сел в свое кресло.
– Ничего пока сказать не могу. Но в любом случае мы должны действовать, исходя из ситуации. А она, как я понимаю, изменилась… Лететь осталось недолго. До Гуареноса, насколько я помню, чуть ближе, чем до Каракаса. А пилот говорил, что уже пора было готовиться к посадке в Каракасе. Значит, сейчас готовятся к посадке в Гуареносе.
Память на карты у подполковника оказалась профессиональной, и он не ошибся. На военном борту, в отличие от гражданского, не предупреждают о необходимости пристегнуть перед посадкой ремни. Здесь вообще ни о чем не предупреждают. Но, судя по ощущениям, самолет начал снижаться, потом «лег на крыло» и стал совершать круг над аэродромом, чтобы лучше разглядеть посадочную полосу. Владимир Алексеевич смутно помнил, что этот маневр вроде бы называется «коробочка». В условиях плохой видимости его даже гражданские самолеты совершают. А военные на незнакомом аэродроме стараются по возможности выполнять всегда. По завершению маневра полет выровнялся, двигатели зазвучали в иной тональности,
– Пейзаж красивый, надо сказать, – подал реплику Старогоров, глянув в иллюминатор.
Кирпичников сидел далеко от него, но даже он увидел, что аэродром расположен в гористой местности. Горы возвышались по обе стороны от взлетной полосы и потому хорошо были видны. Самолет вдруг резко пошел на снижение и через несколько минут коснулся колесами бетонки. Тяжелую машину, способную пересечь без дозаправки Атлантику, быстро остановить было невозможно. Но полосы для самолета хватило.
К оперативной группе снова вышел командир экипажа.
– Вас просят не покидать самолет. Заправят быстро, подсадят вашу вспомогательную группу, и полетим дальше.
– Сообщили, куда?
– Да. Сан-Рафаэль-дель-Мохан.
– Первоначально нас планировали из Каракаса вертолетом отправить в Маракайбо…
– Сан-Рафаэль-дель-Мохан, кажется, километрах в двадцати от Маракайбо. Чуть севернее. Там тоже авиационная база венесуэльских ВВС. Кстати, на ней много наших спецов. Туда «сушки» [13] отправляли. Наши и обучают, и обслуживают. У меня там знакомый в командировке был.
13
«Сушки» – самолеты КБ Сухого, истребители СУ.
– Это плохо, – сказал подполковник Денисенко. – Лучше бы соотечественников не встречать.
– Почему? – не понял пилот.
– Будут вопросы задавать. Ответить честно нельзя, не ответить вообще – еще хуже, потому что это вызывает домыслы, а домыслы полезными не бывают.
– Ты прав, попросим венесуэльских спецов, чтобы обеспечили нам спокойный выезд с базы. Без нежелательных встреч, – решил Владимир Алексеевич.
– Мне по этому вопросу связаться с диспетчером? – спросил пилот.
– Это не его компетенция. У тех коммандос, которых к нам подсадят, наверняка будет связь со своим командованием. Их и попросим…
Самолет вздрогнул и остановился. Двигатели начали сбрасывать обороты.
– Капитан Альварес, – продемонстрировав белозубую улыбку, представился командир группы венесуэльских коммандос перед тем, как его группа начала загрузку в самолет. Причем представился на вполне сносном русском языке. – Можно по имени, господин подполковник. Меня зовут Хулио Сезар.
– Где русский изучал, капитан? – спросил Кирпичников.
– В Новосибирске. Высшее военно-командное училище, факультет «Применение подразделений спецразведки».
– Вот уж не ждал здесь однокашника встретить, – сказал майор Лукошкин, разглядывая венесуэльского капитана. – Правда, судя по возрасту, я закончил чуть-чуть пораньше. При мне у нас двое перуанцев учились. Венесуэльцев не было. Ну, еще несколько африканцев. Все, как один, с титулами принца. Среди африканских принцев тогда мода на спецназ пошла. Но не все до конца выдерживали. Кажется, из перуанцев один тоже сломался.