Дердейн. Трилогия
Шрифт:
«Да, духовный отец».
«Готовься ко вступлению в сильнейшую из связей, к вступлению на стезю духовного сопричастия к храму. По сравнению с плотским влечением к самке зов Галексиса, нервного средоточия Вселенной, подобен медовой сладости унмеля после вонючего отстоя сыромятни! В урочный час тебе откроется истина. Тем временем укрепляй себя!»
«А как я должен себя укреплять?» — осмелился спросить Мур.
Оссо грозно воззрился на ребенка. Мур съежился. Оссо изрек: «Тебе известна природа животных влечений. С философской точки зрения, грубо говоря — ты еще не готов воспринять учение во всей полноте — животные влечения дают удовлетворение первого, низшего порядка. Твой желудок пуст — ты набиваешь его хлебом
«Все понятно, — сказал Мур. — Одно только неясно. Когда хилит кладет еду себе в рот, как это согласуется с учением?»
«Мы поддерживаем энергетический заряд организма, — гнусаво, нараспев ответствовал Оссо. — При этом тип заряжающей субстанции, привлекательность или непривлекательность ее вкусовых качеств не имеют принципиального значения. Будь тверд, не жалей себя. Отвращай помыслы от плотских вожделений, найди отвлеченное занятие, помогающее сосредоточить внимание на возвышенном. Я вязал в уме геральдические узлы из воображаемых веревок. Другой экклезиарх, подвижник шести спазмов, запоминал пары простых чисел. Есть множество мыслительных экспериментов, позволяющих оградить праздный ум от низменных соблазнов».
«Я знаю, что мне делать! — Мур изобразил нечто вроде энтузиазма. — Буду размышлять о сочетаниях музыкальных звуков».
«Пользуйся любым средством, облегчающим подавление искушений, — сказал Оссо. — Ты получил указания: руководствуйся ими. Я могу направлять, указывать на ошибки, но духовное развитие невозможно без внутреннего усилия. Работай над собой. Ты уже выбрал себе мужское имя?»
«Еще нет, духовный отец».
«Тебе следовало бы об этом подумать. Надлежащее имя вдохновляет и возвышает. В свое время я передам тебе список рекомендуемых имен. На сегодня все».
Мур спустился с холма. Эатре была занята в хижине, и он решил прогуляться по Аллее Рододендронов на запад, к стоянке, давно покинутой бродячими музыкантами. Почувствовав голод, Мур забрался в заросли кисленки, собирая ягоды. Наставления Оссо о пользе воздержания и абстрактных размышлений уже выветрились у него из головы. Тем не менее, отправив в рот очередную ягоду, он ненароком поднял глаза к белеющим строениям на храмовом холме — и застыл минут на пять, так и не опустив руку. Что-то произошло у него в голове, что-то соединилось. Он не пытался осознать появившиеся мысли, не мог проследить их последовательность, но их было достаточно для непроизвольного сокращения мышц — из его груди вырвался звук: презрительный смешок, похожий на фырканье чихающей кошки.
Когда он вернулся в хижину, Эатре пила чай. Она показалась Муру уставшей и бледной. Эатре спросила: «Ну что, как прошло собеседование с духовным отцом Оссо?»
Мур скорчил гримасу: «Говорит, нужно думать чистые мысли. Запретил играть с девчонками».
Эатре молча прихлебывала чай.
«Еще говорит, нельзя есть, что хочется. И что я должен выбрать имя».
С последним замечанием Эатре согласилась: «Ты уже большой, можешь придумать себе имя. Как ты назовешься?»
Мур
«Он уже прислал список сыну Глинет, Ничу».
«Нич выбрал имя?»
«Теперь его зовут Геаклес Вонобль»
«Хм. Это в честь кого?»
Эатре равнодушно пояснила: «Геаклес был архитектором храма. Вонобль сочинил «Дифирамбы Ахилианиду»».
«Хм. Значит, толстого Нича надо величать Геаклесом?»
«Значит, так».
Четыре дня спустя чистый отрок протолкнул через ограду длинную палку с бумагой в расщепленном конце: «Послание Великого Мужа Оссо».
Мур принес послание в хижину и кое-как разобрал письмена — впрочем, не без помощи Эатре. По мере того, как он читал, лицо его все больше вытягивалось: «Бугозоний, экклезиарх, подвижник семи спазмов. Нарт Хоманк, поглощавший не более одного ореха и одной ягоды в день. Хигаджу, реорганизовавший процесс обучения чистых отроков. Фаман Косиль, охолощенный разбойниками в лесу Шимрода за отказ отвергнуть идеалы любви к миру и непротивления злу. Боргад Польвейтч, обнаживший пагубность ереси амбисексуалистов». Мур отложил список.
«Что ты выберешь?» — спросила Эатре.
«Надо подумать. Не знаю».
Через три месяца Мура вызвали на второе собеседование с духовным отцом, снова в нижнем покое. Оссо продолжал наставлять Мура на путь истинный: «Тебе пора учиться вести себя так, как подобает чистому отроку. Каждый день отказывайся от той или иной детской привязанности. Изучай «Отроческий принципарий», тебе его выдадут. Ты выбрал имя?»
«Да», — сказал Мур.
«Кто из подвижников и мучеников удостоился твоего внимания?»
«Я решил называть себя: Гастель Этцвейн».
«Гастель Этцвейн! Во имя всего чрезвычайного и невероятного, где ты раздобыл сию номенклатуру?»
В голосе Мура появилось испуганно-умиротворяющее усердие: «Ну... я просмотрел рекомендованный список, конечно, но не смог... я подумал, что мне лучше было бы назваться как-нибудь по-другому. Человек, проходивший по Аллее Рододендронов, подарил мне книжку «Герои древнего Шанта», и в ней я нашел свои имена».
«И кто же такие — Гастель и Этцвейн?»
Мур — или Гастель Этцвейн, ибо таково было теперь его мужское имя — неуверенно смотрел на возвышавшегося за кафедрой духовного отца. Он думал, что легендарные личности, поразившие его воображение, общеизвестны: «Гастель построил знаменитый планер из лозы, прутьев и железных кружев. Он стартовал с Ведьминой горы, чтобы облететь весь Шант, но вместо того, чтобы приземлиться на мысу Скупой Слезы, поднимался все выше и выше над Пурпурным океаном — уже в облаках ветер стал относить планер к Каразу, [7] и больше его никто никогда не видел... А Этцвейн был величайший музыкант, когда-либо бродивший по Шанту!»
7
Караз: 1) цвет, черно-каштаново-сливовый, с зернистой текстурой, припорошенный или отливающий серебристо-серым, символизирует хаос и страдание, общую атмосферу мрачной катастрофы; 2) крупнейший из трех континентов Дердейна.
Оссо помолчал полминуты, подыскивая слова. Наконец он заговорил — весомо, с уязвленной непреклонностью: «Свихнувшийся аэронавт и попрошайка, бренчавший на потеху пьяницам! Таковы, по-твоему, образцы для подражания? Я посрамлен. Я не сумел внушить надлежащие идеалы, пренебрег обязанностями. Ясно, что в твоем случае придется приложить дополнительные усилия. Гасвейн и Этцель — или как их там — неподобающие имена. Отныне тебя зовут Фаман Бугозоний! Мученик и подвижник — приличествующие отроку, несравненно более вдохновляющие примеры. На сегодня все».