Деревня оборотней
Шрифт:
И тут, смотри-ка ты, зачастил ездить в глухую заброшенную деревню, где старуха с дочкой одни жили. То дровишек им подкинет, то ещё чем по хозяйству поможет. А по весне привёз из той деревни в село свою невесту, и матерь её. Свадебку сыграл. Влюбила, значит, его в себя девка.
Ну, дело молодое, что тут скажешь? Приняли мы его жену, только сразу она нам не понравилась, вместе с мамашею. Обе – нелюдимки. Идут – глаза в пол, никогда не поздороваются. Брови вечно нахмурены, лица недовольные, в глаза не смотрят. Надменные очень, гордые – по-нашему.
Ну а нам-то что? Дело – его…
Видим мы, что меняется мужик, тает на глазах. И понимаем, что дело в жене его, да в матери – ехидне. А поделать ничего не можем. Как вмешаешься? Да и, может, болеет чем?
Забеременела его женка. Тут-то я её и рассмотрела, поскольку санитарочкой уже в больнице в ту пору работала, помогала роды принимать. Лежала одна в двухместной палате, как барыня, по просьбе мужа. Бледная была! Только жилы синие сквозь кожу просвечивали, так что казалась голубой даже местами.
Я как ей однажды прям в глаза посмотрела – ну волчица волчицей! Жёлтые глаза-то… И светятся как-то в темноте странно… Вообще, мерзкое впечатление создавала, честно сказать. Побаивались мы её там, лишний раз не заходили, особенно вечером.
Мамаша её навещала, тоже рассмотрела старуху. Косматая, морщинистая, глаза злобные, исподлобья. Ну, ведьма – ведьмой. Я, кстати, тогда ещё в нечисть не верила, молодая была. Так вот мамаша приносила ей каждый вечер банку пол-литровую чего-то красного, или вишнёвого цвета. Мы всё гадали: сок, чтоль, вишнёвый, девка любит? Банками ведь хлебала у себя в палате…
И председатель забегал иной раз. Нервный какой-то стал, суетливый. Всклоченный, взлохмаченный, неухоженный. То смеяться начинает, как дурик, то огрызается, командует, ругается… Ну не узнать человека. Что с ним эта курва натворила?… А выходил когда от неё из палаты – так и вообще, как зомби: глаза смотрят в одну точку, ни с кем не разговаривает. Идёт, как лунатик, в двери головой стукается…
Страшно нам было за председателя, горько. Такой мужик пропадал, душа компании!
Тут и роды подошли. И не орала ведь нисколько… Дышала только часто. И уродилось у неё что-то рыжее, волосатое. Рыженький, мальчик был. Орал, зверёныш, на весь этаж. Так и оставляли мы их вместе, не уносили его, потому как орать начинал безбожно.
Однажды захожу я в её палату, что-то мне надо было. Смотрю – он у не на руках весь в крови лежит… Ну, думаю, всё, конец гадёнышу пришёл, кровь горлом пошла. Бегу, зову врачей. А когда вернулись: нет, живёхонький лежит, умирать не думает… Это она его соком своим напоила, дура-баба… Перепугала нас. Вот сок-то этот он у неё хорошо лакал, причмокивал.
Тут случилось такому: умерла у них корова. Околела часом. И перестала матерь её носить ей с сыном сок заодно. Беспокойная стала девка, нервничает, на выписку просится. Ну, мы что? Хочешь – уходи, только в бумажке распишись, что самовольно покидаешь. Она ушла.
Стали люди замечать, что коровам кто-то по ночам вену на шее режет… Поначалу не обращали внимания. Ну, мало ли, что за ранка… А когда одна корова пала, вторая –
И поймали как-то бабку эту, тёщу председателеву, за этим делом. Стоит себе в чужом хлеве, кровь из животины сливает в баночку. Ну, ей хотели вначале оглоблей по хребтине въехать, затем решили: убьют, отвечать потом. За космы её из хлева вывели, и к председателю во двор швырнули. Стучат к нему в двери, просят выйти. Он выходит – его уж не узнать: сам, как та обескровленная корова, стоит в дверях, шатается. Вернули ему бабку с наказом, чтоб следил за ней: ещё раз такое заметят – убьют на месте, не поглядят, что председателеву тёща…
Люди решили на следующий день созвать собрание и обсудить меж сельчанами ситуацию с родственниками Савелия Денисовича. Да и с ним самим. Лечить его как-то надо, обследовать. Ну, какой из него теперь председатель? Неадекватный ведь человек становится.
А на следующий день никто не видит председателя. Куда делся? Стучат в дом – никто не открывает. Зашли – лежит весь белый на постели, мёртвый. И на шее надрез… Что за чертовщина? Народ бросился искать девку с волосатым ребёнком и старуху ту. Но – нет нигде… В деревню к ним поехали – и там дом пуст… Куда делись две вампирши?
Дивился народ, дивился, похоронили председателя, и новый-то – тот сразу, первым делом взялся за восстановление сгоревшей церкви. Потому как поняли люди, что с Савелием Денисовичем, земля ему пухом, не просто так беда такая случилась…
–Пелагея Ивановна, – перебил её уставший и сонный Глеб Никифорович, – я, конечно, особенно после на днях увиденного, спорить с вами не желаю. Но случаи вампиризма известны и давно описаны в литературе. Да и ребёнок может родиться волосатым, атавизмы это. Волосы потом опадают…
–Вы, Глеб Никифорович, лучше спать ступайте. Совсем, гляжу, устали. А я вам завтра продолжение этой истории расскажу. Тем более, вдруг те лешии, что приезжали сюда за вами, снова сунуться? Чтоб вы знали, как себя вести с ними. Ступайте, спокойной ночи. С Богом… – напутствовала она .
–С Богом… – повторил уставший Глеб Никифорович и пошёл к себе в комнатку. Уснул он мгновенно. И там, во сне, увидел необыкновенно красивую загадочную девушку, смотрящую на него желто-зелёными светящимися глазами… Между ними стояла пелена из медленно падающего на землю искрящегося снега…
Глава 3
Засилье ведьм
Утром привезли тяжёлого больного с ущемлённой грыжей и разлитым перитонитом. Дед Назар промаялся два дня на печи, охая да грелку к животу прикладывая, а под утро третьего дня старуха его, баба Фёкла, опомнилась, что помирает её мужик: лежит весь синий, глаза выкатил, в жару и холодном поте одновременно, язык – словно сухой наждак. Завопила Фёкла, прибежали старшие сыновья, сгребли батю с печи и в тот же час на санях в больницу и доставили.
Только цокает языком молодой доктор, да озадаченно качает головой… Не нравится ему состояние деда, запущен он, раньше надо было… А сейчас – никакой гарантии даже того, что очнётся от операции…