Деревня восьми могил
Шрифт:
Еще сквозь сомкнутые веки я ощутил, что в комнату проникает неяркий свет, – и это при том, что, ложась спать, я свет выключил и засыпал в полной темноте.
Невыразимый ужас сковал меня, я покрылся испариной. Хотелось кричать, но язык окаменел. Пытался приподняться, пошевелить руками и ногами, но остался недвижим, будто был пригвожден к постели. Может, удастся хотя бы раскрыть глаза? Нет, веки словно намертво склеены, разодрать невозможно. Наверное, со стороны могло показаться, что я мертв или, по крайней мере, при смерти.
Некто, находившийся
Какое-то время неизвестный неподвижно сидел у моего изголовья, стараясь не дышать и пытливо наблюдая за мной, но вскоре задышал громко и прерывисто, так что я отчетливо чувствовал горячее дыхание. И тут вдруг какая-то капля упала на щеку.
Слеза?!
Я невольно проглотил слюну и судорожно вздохнул. Человек, испугавшись, отпрянул от меня, но не удалился, а продолжал наблюдение. Потом, по-прежнему на коленях, снова придвинулся было ко мне, но вдруг отшатнулся, застыл в неподвижности, тяжело дыша, и через несколько мгновений поднялся.
Сдерживавшие меня оковы будто немного ослабли, веки наконец разлепились, и… меня словно ударило током.
Перед той самой загадочной ширмой я увидел человека. Он стоял спиной ко мне, так что разглядеть его я не мог, но мне показалось, что это – один из изображенных на ширме стариков.
Мне тут же вспомнился рассказ Харуё о том, что подобную картину довелось наблюдать пьянчужке по имени Хэйкити. Чтобы лучше рассмотреть эту вышедшую из ширмы фигуру, я напряг глаза, но в этот момент неяркий свет пропал, комната снова погрузилась в полную темноту, а фигуру, казалось, поглотила ширма.
Изо всех сил я боролся со своей слабостью. Я дышал как можно глубже, в надежде, что это поможет мне подняться. И постепенно это удавалось, хотя сесть я все еще не мог.
Неожиданно я услышал шаги за дверью. Кто-то приближался к моей комнате. Я снова затаил дыхание.
Да, кто-то торопливо идет по коридору. Торопливо, но по-кошачьи мягко. Вот уже слышен шорох одежды. Нет, шли не сюда. Кто-то раскрыл сёд-зи [30] в дальней комнате и вышел на веранду. Вот он остановился с той стороны окна, прямо напротив меня.
30
Сёдзи – окно-перегородка.
Я закрыл глаза и замер. Сердце выпрыгивало из груди, лоб покрылся испариной.
Секунда, вторая…
Сёдзи, разделявшие комнату и веранду, открылись, кто-то проник в комнату. Чуть приподняв веки, я разглядел не одну, а две фигуры и обомлел: в комнату вошли Коумэ и Котакэ. Одна из них держала в руках старинный фонарь.
Старухи были в черном, на запястьях четки из хрусталя. И к моему удивлению, обе опирались на трости.
Стараясь двигаться
– Ишь, как крепко спит, – сказала одна.
– Средство, значит, эффективное. Хо-хо-хо!.. – басом расхохоталась другая.
– Котакэ-сан, погляди, вспотел как!
– Не иначе переутомился. Слышишь, дышит тяжело.
– Даже жалко его. В какие только переплеты не попадал…
– Думаю, порции, что мы всыпали, вполне достаточно. Вряд ли он скоро проснется.
– Да уж! Послушай, сегодня полнолуние. Пора молиться.
– Да, пора.
Коумэ и Котакэ с фонарем в руках вышли из комнаты на веранду, я услышал щелчок: они закрыли сёдзи снаружи.
К этому моменту способность двигаться вернулась ко мне, я вскочил с постели.
Что это было? Приснилось?
Нет, то был не сон. Я же слышу шаркающие шаги по веранде, окружающей дом, вот старухи идут в уборную, сёдзи отражают свет фонаря и их движущиеся фигурки…
За комнатой, которую мне отвели, находилась кладовая с деревянным полом, набитая всяким хламом: корзины со старой одеждой, сундук с разнообразной утварью, даже никому не нужные доспехи и бамбуковый паланкин покойного хозяина. Коумэ и Котакэ, похоже, направились именно туда. Зачем?
Я упоминал уже о том, что сбоку от моей постели висели на стене две маски – безобразный лик женщины, персонажа театра Но, и какое-то мифическое существо с красной шерстью. Я заметил, что, когда старухи вошли в кладовую, глаза женской маски засветились, словно позади стояла горящая свеча и пламя ее мерцало, то разгораясь, то почти угасая. Я с недоумением глядел на глаза маски, но быстро догадался, почему они светятся: за маской в стене было отверстие, через которое и проникал свет фонаря, принесенного в кладовую бабками-близнецами.
Кое-что прояснилось, но сердце по-прежнему отчаянно колотилось. Я встал с постели и осторожно подошел к токономе, но тут в кладовой что-то упало, и глаза маски сразу же перестали мерцать – значит, погас фонарь.
Меня пробрала нервная дрожь.
Я попытался проанализировать происходящее. Прежде всего, я пришел к выводу, что Коумэ и Котакэ добавили в чай не яд, а снотворное. И сделали они это для того, чтобы я не увидел, как они направляются в эту таинственную кладовую. Но что им понадобилось там поздней ночью?
Я осторожно включил свет, бесшумно выскользнул из комнаты и проник в кладовую; она находилась сразу за токономой. Абсолютная темень.
– Бабушки! Вы тут? – негромко окликнул я.
Ответа, разумеется, не последовало, впрочем, я и не ожидал его. Решительно дернув шнур, включил свет. Как я и предполагал, ни Коумэ, ни Котакэ в кладовой не оказалось. Кроме маленькой дверцы в туалет и выхода на веранду, никаких других дверей я не обнаружил. Окошечко в северной стене было зарешечено снаружи. На веранде я с бабушками не столкнулся. Куда же они исчезли?