Дерево с глубокими корнями: корейская литература
Шрифт:
Его ладонь начала потеть. Держась за руки, мы вошли в дом, ступая по обломкам пеноблоков и досок. Черт, он вульгарно сплюнул.
— Что?
— Проводка не закончена.
Внутри было не так уж темно: в двух стенах зияли огромные оконные проемы с только что установленными рамами, да и крыша просвечивала. Он расчистил место, раскидав ногами обломки досок и опилки. Его крепкая рука залезла мне под рукав. Он дрожал. И слишком торопился, стесняясь, видимо, своего возбуждения. Не справился со второй пуговицей и, выругавшись, просто задрал мне кофту. Я затаила дыхание, по ногам побежали мурашки. Я поежилась, цементный пол больно холодил мое обнаженное до самых подмышек тело. Он снял рабочую куртку и подложил мне под спину. С неба в просветах
— Холодает. Когда ударят морозы, здесь нельзя будет встречаться. Вообще-то работы закончатся только через полмесяца. Но заморозков до тех пор быть не должно. — сказал он, гладя меня по голове, как будто все это было в порядке вещей.
— Ненавижу холод, — хихикнула я.
— Любишь кое-что другое? Ты, случаем, не гулящая вдовушка? — он прыснул от смеха.
Издалека донеслась песня — несколько человек горланили хором.
— Уже идут.
Он встал, отряхнул куртку, которую подкладывал мне под спину, и набросил ее на себя.
— Придешь завтра? — спросил он, стоя между кучами песка и цементных блоков.
— Дай денег, если есть.
Он замер. Я настаивала:
— Плохо мне, нужны лекарства. Я ведь не прошу много.
Он сплюнул сквозь зубы и тихо выругался:
— То-то ты с самого начала показалась мне слишком податливой… Ремесло не очень прибыльное, зато налоги платить не надо.
Он достал сигарету, сунул ее в зубы. Сделав вид, что хочет прикурить, зажег спичку и поднес ее высокое пламя к моему лицу. При виде пламени я рассмеялась во весь рот.
— Черт побери! Старовата ты для этого дела. Сегодня нету. Послезавтра получка, приходи, если хочешь.
Он небрежно сплюнул, обиделся, что ли. Я зашагала прочь. Компания подвыпивших рабочих прошла мимо, кто-то из них задел меня плечом и смешался с остальными.
Ворота были открыты. Женщина со второго этажа все так же ходила по веранде, напевая колыбельную плачущему малышу. Я тихонько открыла дверь и вошла, пытаясь руками стереть с тела прилипший озноб.
— Что выпало?
— Гость. Ложись-ка спать.
Отец, даже не обернувшись, продолжал метать карты.
Войдя в комнату, я включила свет и, не зная, чем заняться, тупо уставилась на лампочку. А потом, словно спохватившись, выдвинула ящик стола.
Дочка, забери меня, здесь страшно и одиноко. Мать взывала о помощи почерком крупным и корявым, словно у ребенка, который только учится писать. Все поля были зарисованы стоящими на руках человечками, без туловищ, с круглыми, как мячи, головами и с растопыренными ногами, похожими на ветки деревьев. Я поднесла клочок бумаги к носу и вдохнула исходивший от него слабый аромат сухих цветов. Я открыла крышку простенького медальона — лежавшая внутри прядь пепельных волос тоже пахла сухими цветами… Не успели мы подойти, как они принялись заколачивать гроб, будто только этого и ждали. Звучало вовсе не так торжественно, как я представляла. От тела матери, уже начинавшего разлагаться, маревом распространялся горьковатый запах цветов. Она была грязной. Ненавидела мыться, зато обливалась духами. Женщина с выкрутасами, любившая покрасоваться. Наверное, это был запах ее шелушащейся кожи, смешанный с запахом духов.
Я легла на холодный пол. Понимая, что отец еще не ушел к себе в комнату, я, словно дом был пуст, подкатала юбку и задрала кофту до подмышек. Над головой все еще раздавались шаги женщины, баюкающей ребенка. «Золотой мой, серебряный, драгоценнее тебя нет ничего на свете». Не вставая, я протянула руку и выключила свет. Комната погрузилась в успокаивающую
Ким Эран
Сезон холодов
Перевод Анны Дудиновой
Уже за полночь жена вдруг предложила переклеить обои.
— Прямо сейчас?
— Да.
Я неуверенно поднялся с дивана. Уже очень давно жена не предлагала мне заняться чем-нибудь по дому. Я вышел на балкон и достал из шкафа рулон обоев. Это были обои на клеевой основе, которые мы купили когда-то в местном гипермаркете. По двадцать с лишним тысяч вон за рулон. Ширина полотна примерно в ширину моих плеч, длина — больше десяти метров, довольно тяжелый рулон оттягивал руки. Не хотелось пачкать ноги, и я читал инструкцию, стоя на цыпочках. Но что-то меня тревожило, и краем глаза я посматривал на освещенную гостиную. Наконец, оторвав взгляд от инструкции, я крикнул жене:
— Точно хочешь клеить их сейчас?
В прошлом месяце мама ненадолго приехала к нам в гости. Она считала, что это ее моральный долг — взять на себя хозяйство, пока мы с женой переживаем тяжелые времена. С самого первого дня, едва распаковав свои вещи, мама с энтузиазмом принялась все мести и чистить. Рассортировала письма, разобрала пыльный вентилятор и одну за другой вымыла лопасти, полила засохший фикус. Потом приготовила свинину и перепелиные яйца в соевом соусе, пожарила анчоусы со стручковым перцем, и по дому разнесся щекочущий ноздри аромат острой пищи. Посушила водоросли, замариновала кунжутные листья, навела порядок в холодильнике. Жена лишь безучастно наблюдала за тем, как мать без устали готовит и прибирает, и молча терпела ее назойливую помощь и незлобные нотации. А может, она и не терпела ничего, просто ей было все равно. Намеков жена тоже не замечала.
С тех пор как приехала мама, прошло уже десять дней. Однажды ночью из кухни донесся странный шум. Я выбежал из комнаты и увидел, что мама сидит на полу вся в пятнах темно-бордовой жидкости. У нее был пустой взгляд — будто рядом разорвалась бомба, и она причастилась плотью и кровью. В руках она сжимала бутылку. Я сразу узнал эту бутылку — несколько месяцев назад из детского сада, что напротив нашего дома, прислали целую коробку ежевичного сока. Мы решили отправить посылку обратно, но до этого руки так и не дошли, и вот теперь этот ежевичный сок залил всю нашу кухню. Темно-бордовая жидкость запачкала не только мамину белую футболку. Обеденный стол, пол, пароварка, электрический чайник — все было в бордовых брызгах. Особенно досталось обеденному столу и стене, возле которой он стоял. Чистые оливковые обои теперь покрывали кровавые пятна, напоминавшие обидные надписи, которые иногда малюют на стенах.
— Ох, ну как же так… — причитала мама, оглядываясь вокруг с виноватым видом. — Я просто попить хотела… Ну что теперь делать…
— Все хорошо? Нигде не поранилась? — я протянул руку, помогая маме подняться.
А мама все повторяла: «Совсем старая стала. Ну что за люди… Продают сок, а его даже открыть нормально нельзя. Наверное, я бутылку растрясла». Она не пошла в ванную за тряпкой, а принялась вытирать пол бумажными кухонными полотенцами. Я хотел ей сказать, что незачем переводить бумажные полотенца, но вместо этого предложил: