Деревянная девочка, или Ди — королева кукол
Шрифт:
— Да нет, это не Сара Леви…
— А кто?
— Ты давно на него смотрела? — Лен усмехнулся, подбросив в руке безделушку, щёлкнул меня по носу и пристально посмотрел в глаза.
Я недоумевала. Он громко расхохотался, вскочил с кресла и, заключив меня в объятия, закружил по комнате. Нас охватило радостное веселье. «Не к добру», — успела подумать, и мы очутились в кровати.
Ночь прошла, как одно мгновение. Комната наполнилась ароматом — на лилии успел распуститься нижний — самый крупный — бутон. Во мраке горели белые восковые лепестки; тучные, как желток, тычинки и тёмный пестик. А из окна на меня смотрели большие южные звёзды. Они всё ещё сияли в фиолетово-чёрном небе, которое уже начинало светлеть над морем. Лен долго возился на кухне, звонил
— Вот это да! — вырвалось у меня невольно.
— Перед смертью — самое то! — сказал Лен.
— Ты опять об этом?!
— С этим я живу двадцать лет, понимаешь? Держу в своей памяти миг своей смерти. И только сейчас я понял, как это будет на самом деле — в реальности, хоть с детства вижу зрительно эту картину… Я сижу в кресле, точно таком, как это, с дырой в груди, кровавой дырой, а на полу — газета и ты… Ты, голая и прекрасная, как Афродита, стоишь на коленях и смотришь на пистолет. Я увидел это в тринадцать лет, когда был мальчишкой.
— Но как?!
— Мы с отцом были в подземелье у Клайва, стояли перед темпоральным экраном, и отцу захотелось узнать мою судьбу. Миг смерти.
— Разве это возможно, Лен?
— Возможно. Только нужны огромные энергетические затраты. Ведь это изобретение твоего отца. А они втроём были друзьями — Клайв, мой отец и твой. По дружбе Клайв показал нам тогда будущее. Знаешь, ведь я подумал, что меня убила ты, я был ребёнком… Дядя, помню, сказал отцу: эта девушка — дочь Леви… Тогда тебе было всего два года, и я возненавидел тебя в тот миг. Я ничего не понял, знал только, что это — будущее, которое меня ждёт.
— Но, Лен, разве всё это кем-то предрешено?
— Не кем-то, Ди. Судьбой, можно сказать и так. Всё, что произойдёт во Вселенной, заложено в ней самой в минуту её рождения, в момент Большого Взрыва. И всё, что случится с любым её атомом и телами, созданными из этих атомов, всё изначально определено, всё записано в первозданном вселенском коконе, рождающемся из вселенского вакуума, как генотип в жёлтой пылинке — пыльце… — Он бросил взгляд на окошко. — …Если клетка пыльцы попадёт на пестик и превратится в семя, из которого вырастет потом другая лилия… Её цвет, и запах, и особенность каждой части листа записаны в генах одной жёлтой пылинки — пыльцы, той самой клетки, судьба которой также была определена в момент рождения.
— Но какие гусеницы или тля поселятся в листьях лилии и какие вредные землеройки подгрызут луковицу… — сказала я, — вряд ли записано в генах жёлтой пылинки.
— Ты права, Ди. Это записано уже в «генах» нашей Вселенной — совсем другой «пылинки» — и возникло в тот самый миг, когда из вселенского вакуума рождалась эта «пылинка».
Сквозняком донесло дурманящий, но приятный цветочный запах.
— Лилия… древний символ.
— Она распустилась. Я купил её для тебя, как только увидел за чёрным стеклом тень — гибкий, напоминавший лилию, силуэт твоего тела. Всё это тоже определено судьбой. Если бы мальчиком в тринадцать лет я взглянул на экран, отражающий теперешнее мгновение, эту комнату и нас с тобой в эту минуту, я увидел бы белую лилию на подоконнике.
— А что будет завтра? — спросила я.
— Завтра я встречу день… в эйфории, которую дарит любовь. И это будет легко. А на тебе должен быть синий браслет и вот это… — он взял у меня из рук пустую чашку, поставил её на столик и протянул тот самый медальон с лунным камнем, который когда-то привёз с вещами отца и просил меня надевать его всякий раз, отправляясь в театр. «Я найду тебя среди публики по блеску этого камня, когда в зале погаснет свет. А в антракте игра бриллиантов поможет найти тебя в зале…» Четыре крупных алмаза словно по концам креста обрамляли платиновую оправу овального и в самом деле какого-то необычного по игре света лунного камня. Это была старинная часть медальона, который позже был
Я нерешительно протянула медальон Лену:
— Ты, может, знаешь… Я думала — это она…
— Твоя бабка? При её жизни не существовало такой техники изображения.
Да, она умерла сразу после Потопа, благодаря ей я живу в этом мире… Знаменитая голливудская актриса Сара Леви.
Мне припомнилось, как в школе, знакомясь с новыми ученицами, мы старательно выясняли, благодаря чему — деньгам, заслугам или исключительно здоровым генам — наши предки «оказались в ковчеге». Это было устойчивое словосочетание, появившееся в наше время. Оказаться в ковчеге значило выжить в Потоп, получить место на «Сейлоре», чтобы после жить на каком-либо искусственном айле.
— Помнишь, в детстве мы всегда выясняли, откуда были наши предки: из Америки или из России?
— Глупые в детстве у тебя были друзья. Наверно, одни девчонки? — скривился Лен. — Я уже в семь лет знал, что всё это миф. Выжил тот, кто вовремя убежал из Америки и из России. Эти страны погубили друг друга, их вражда направила технологии не в то русло, они тратили силы на «про», а когда осознали, откуда грозит опасность, времени не оставалось. «Сейлоры» строили китайцы и арабы, а нас, европейцев, брали туда исключительно из соображений полезности нашей собственности или наших талантов.
— По истории мы учили совсем другое.
— История… — поморщился Лен. — Меня сейчас интересует реальность, настоящее прошлое, потому что тебе предстоит выжить.
— Не пугай меня. Я не хочу выживать одна.
— Если бы это зависело от нас… — Он взял в руки медальон и внимательно рассматривал портрет. — Нет, это не твоя бабка. Я видел старые голливудские фотографии.
— А я на неё похожа?
Лен вдруг развеселился.
— Станешь этак через двадцать лет. Хотя она умерла молодой. Просто гены иногда проявляются не сразу, может быть, только к старости… Гены — вещь вообще поразительная. И хоть чаще передаются лишь музыкальные и математические способности, случаются исключения из правил. Меня всегда поражало, что ты, совсем не зная о сути открытия твоего отца, если не повторила его целиком, то применила, по крайней мере, в новой сфере. Почему тебя заинтересовала случайно найденная ТК-установка? Вряд ли это тоже случайность…
Я всегда думала, что случайность. В школе я себя чувствовала не в своей тарелке. Слуха я была лишена совершенно, занятия по сольфеджио были для меня мукой. Математические способности в этой школе не требовались, но загадочность времени — то, к чему у меня с малых лет вызвал интерес мой отец, — сидела в душе, как заноза. А компьютеры были моей детской игрушкой…
— Ты, конечно, не знала, что прежде в монастыре размещалась лаборатория твоего отца?
— Нет. И тогда в подвале… я увидела древний компьютер, пристроенный к странному прибору. Там было две шкалы. Синяя — темпоральная, и другая — определявшая скорость перемещения предметов в пространстве. Были общие кнопки управления. Была камера для манипуляций с предметами. Я засунула как-то раз туда мою куклу… и с этого началось. Я догадалась, что, исчезая, кукла перемещается во времени. На следующий день я находила игрушку, которая исчезала в ходе эксперимента. Потом однажды обнаружила в дальнем углу камеры мяч, который засуну туда через месяц, и только тогда, решив сделать это, — всё пойму: вспомню о давней находке. Так постепенно я начала понимать, что всякое перемещение предмета во времени обязательно сопряжено с его перемещением в пространстве. Я клала куклу в одном углу двухметровой камеры, через несколько минут находила её в другом. Компьютер помог мне разработать программу для точно заданных манипуляций с предметами, а потом и с отдельными частями — так стали двигаться руки и ноги кукол, и куклы при этом не исчезали. Но только через год я стала мечтать о целом кукольном спектакле. Сложнейшую программу я составляла сама…