Деревянная грамота
Шрифт:
С тем Стенька вместе с приставами да со стрельцом убрался восвояси.
И уж так гордо он вышагивал во главе своего отряда, грудь выкатив, чтобы заветные красные буквы всякий встречний видел и уступал дорогу государевым служилым людям, когда к Ивашке направлялся! А как от того треклятого Ивашки возвращались — так впереди-то Трофимка Баламошный выступал, Стенька понуро сзади плелся.
На душе у него было хмуро еще и вот почему.
В сенях его задержала чересчур много о себе возомнившая женка.
— Ты, молодец, за деревянной грамотой
— А ты почем знаешь?
В сенях было темно, и прочитать по Стенькиной роже, какое у него вдруг возникло гнусное намерение, женка не могла. Однако ж как-то она все уразумела.
— Ты думаешь, коли меня сейчас допросить да дыбой припугнуть, то я тебе все про ту грамоту и выскажу? Не трать времени — пуганая! А коли упорствовать станешь — глаза тебе отведу да и уйду из Хамовников, Москва велика!
— Москва велика, а вот пойду на Варварский крестец, где все корневщицы да ворожейки собираются, и живо мне расскажут, куда ты запропастилась! щегольнув своим знанием жизни, отвечал Стенька.
— А не скажут! Побоятся рассердить Устинью Кореленку! — она негромко рассмеялась. — Вот так меня и кличут — Кореленка! Запомни, молодец, может, когда и пригожусь! А теперь ступай, догоняй!
— Так что ж это за грамота?
— Не твоего ума дело. Она уже сколько-то людей погубила и еще не одного погубит, а потом и сама на долгие годы пропадет. Ступай, ступай! Те, кого она губит, сами своей погибели ищут!
С тем и вытолкала из сеней…
Шагая следом за приставами и стрельцом, Стенька обдумывал дальнейшие ходы. Теперь нужно было доложить подьячим, что Нечай пропал, а придется искать купца Перфилия Рудакова, который, судя по всему, и собирался показывать парню деревянную грамоту.
Навстречу ярыжке с приказного крыльца сбежал сослуживец, ярыжка Захар.
— Где тебя носит! — крикнул он. — Тут у нас такое делается! Меня за тобой посылали — так за тобой с собаками не угонишься!
— А что стряслось?
— Мертвое тело пропало!
— Какое еще тело?
— Да парнишка тот! Приходили какие-то два человека, смотрителя, Федотку, по башке треснули да и вынесли тело в рогожке! И поминай как звали!
— Данила! Выгляни-ка, свет!
— Тут по твою душу!
— Принарядись-ка!
— Личико умой!
— Кудерьки расчеши да пригладь!
Недоумевая, с чего бы товарищи его зовут так несуразно, Данила как был, со скребницей и щеткой, вышел из стойла, где наводил блеск на аргамака Байрамку. Хорош был Байрам, по-своему разговорчив — всяко умел показать, чего ему надобно. Данила уже мечтал, как он летом, когда многих аргамаков уведут туда, где будет угодно поселиться государю, выпросит у старших позволения хоть раз проездить этого красавца, испытать его резвость и понятливость!
— Да пригладь космы-то! — прикрикнул на него Тимофей, причем не шутя. — У тебя, поди, полная башка
— Дьяк, что ли, ко мне пожаловал? — спросил Данила, положив щетку со скребницей на узкую лавочку и обеими грязными руками обжимая на голове свои легкие пушистые волосы, норовящие закурчавиться на висках.
Раздался дружный хохот.
— Какой там дьяк? Девка! Невеличка, белоличка, собой круглоличка!
Данила побежал по проходу, в одной рубахе выскочил из конюшни.
Снаружи его ждала Авдотьица.
— Я все делала, как ты велел, — зашептала быстро. — Каждое утречко в ту проклятую избу бегала! Я свои денежки отработала!
Она приклонила голову к самому его уху.
— Забрали парнишечку-то!
— Кто забрал? Когда? — от такой новости Данила двумя руками вцепился девке в рукав шубы.
— Да сегодня утром же!
Парень посмотрел на небо — было близко к полудню.
— И ты только сейчас до меня добралась?!.
— С тебя причитается, куманек. Я на извозчика протратилась да на службишке своей не показалась, придется там кому следует барашка в бумажке поднести.
— С какой такой радости? — Данила все еще был возмущен.
— А с такой, что я тех людей-то выследила!
— Каких еще людей?
— Которые парнишечку забрали!
Данила даже шарахнулся от Авдотьицы. А она стояла довольная, веселая, чающая немалой платы за такой подвиг.
— Сказывай! — на радостях не замечая морозца, потребовал Данила.
— А что сказывать-то? Я, как всегда, к смотрителю — мол, мой-то не появлялся? Он мне — да Бог с тобой, девка, что это тебе в голову взбрело раньше смерти его хоронить?! Жив твой, приютился где-то, может, сманили его, с купцами уехал, может, у товарища какого живет, много ли места парнишке надобно? Сама же, мол, говорила, что мать у него пьющая, вот он и сбежал…
— Ты мне про тех людей говори!
— А те люди тут и появились! Они ему не родные, родные реветь бы кинулись, крик бы подняли. А эти его оглядели, переглянулись, один другому и говорит: ну, точно — он! И перекрестились оба.
— Так что ж это был за парнишка?
— А ты слушай! Смотритель — к ним: забирать, что ли, будете? Так я, сказывает, знать должен, кто он таков и кто вы таковы. И в Земском приказе от вас сказку отберут — точно ли ваш парнишка. Тут они вдругорядь переглянулись. И говорят смотрителю — ну, пошли, что ли, в Земский приказ? И вышли…
— А ты?
— А я, не будь дура, тут же за ними и выскочила. Мне же еще извозчика нанять следовало! Побежала я к Никольской, их там много ездит, и с одним сговорилась.
Тут Авдотьица замолчала.
— Дальше-то что? — не выдержал Данила.
— Поиздержалась я на извозчика-то, — сообщила она. — На Волхонку выехали, встал — деньгу ему плати! Заплатила, дальше едем. На Остоженку свернули, сколько-то проехали — встал! Опять деньгу плати!
— А чего тебя туда понесло?
— Так я же за парнишечкой следом ехала!