Деревянные актёры
Шрифт:
– Да поскорее! – кричали все.
– Розали! Какая встреча! – воскликнула толстая актриса в зелёном капоре, бросаясь на шею Розали.
– Откуда вы, мадам Клодина? – спросил метр Миньяр.
– Мы бежали из Парижа, – всхлипнула она, тяжело опускаясь на табурет. – О, что творится в Париже!
– Что же там творится? – оживился метр Миньяр.
– Ужас! Ужас! Я не нахожу слов! Люсьен, Филидор, идите сюда! Познакомьтесь, – мой старый друг, метр Миньяр! Расскажите ему про Париж.
Тенор и бас пожали руку метру и стали наперебой рассказывать, пока служанка, звеня посудой, накрывала
– В Париже голод. Народ бунтует. Толпы оборванцев бродят по улицам и горланят дерзкие песни про королеву, – говорил тенор.
– На площади Дофина они пускали ракеты и жгли чучела министров и графини Полиньяк, – хрипел бас, тараща белки, а тенор перебивал его:
– Это пустяки! Вот в предместье Сент-Антуан было дело! Там голодные рабочие потребовали хлеба у фабрикантов. Ревельон (вы знаете, у него фабрика обоев) сказал им: «Белый хлеб не для вас, довольно с вас чечевицы». И, подумайте, озверелая толпа разнесла по щепочкам дом Ревельона! Они разбивали зеркала и выбрасывали из окон его прекрасную мебель.
– Король приказал войскам стрелять в толпу… Двести рабочих было убито… Бунтари носили их тела по улицам и призывали парижан отомстить королю, – снова вмешался бас.
– Они ненавидят нашу прекрасную королеву, – простонала молоденькая актриса.
Мадам Клодина горестно подняла начернённые брови.
– О, Париж теперь – невесёлый город!
Тут подали ужин. Актеры бросились к столу. Застучали ножи, заработали челюсти, зачавкали губы. Метр, присев на подоконник, жадно читал привезенную актёрами газету. Розали наклонилась над его плечом.
– Нет! – воскликнул метр, отбрасывая газету. – Долг каждого француза – быть сейчас в Париже и помогать народу в борьбе за его права. Мы едем в Париж!
Розали радостно засмеялась. Мы с Паскуале подпрыгнули.
– Не будьте безумцем, метр Миньяр, – сказала мадам Клодина, набивая рот пирогом. – В Париже голод. По всей Франции голод. Мы не могли купить ни кусочка хлеба за семь дней дороги.
– Мы видели умерших с голода людей. Мертвецы валяются на деревенских улицах, – подхватила молоденькая актриса, утирая жирные от колбасы губы.
Метр выпрямился, и голос его стал звонким, как медь:
– Мадам, я потерял левую ногу, сражаясь в Америке за свободу чужого народа. Я не боюсь смерти. Я пойду к герою освободительной войны Лафайету и скажу ему: «Генерал, пора повернуть оружие против тех, кто душит свободу Франции, кто расстреливает французский народ!» И генерал послушает своего старого солдата.
– Да замолчите вы, сумасшедший! – закричал бас. – Вас только не хватало в Париже!
– Какое дело артисту до политики? Артист развлекает сытых, весёлых людей! – вопил тенор. – Мрачные бунтовщики Парижа рады все театры закрыть, и если бы не двор…
– Довольно, мсье! – загремел метр Миньяр. – Довольно артистам потешать жирных придворных обезьян! У артиста есть лучшие цели. Стыдно вам, убежавшим из Парижа, чтобы набивать здесь свои желудки! – И метр Миньяр гордо вышел из комнаты.
Актеры недовольно ворчали ему вслед.
– Метр Миньяр, я ваш старый друг и поэтому не обиделась на вас, – говорила толстая мадам Клодина, сидя в комнате Розали. –
Метр Миньяр ходил по комнате, стуча своей деревяшкой. Он хмурил брови и, заложив руки за спину, хрустел пальцами. Потом он остановился, глядя в окно.
– Розали свободна, мадам. Пускай она едет куда хочет. Когда я вернулся из Америки, где мы дрались за свободу молодой республики, я нашёл моего брата в тюрьме, а его малютку дочь – в приюте королевы, Там её били, морили голодом и заставляли плести кружева для придворных модниц по шестнадцати часов в день. Я взял Розали из приюта и сделал её свободной артисткой. Я не отниму у неё свободу, которую сам ей дал.
– Ты, конечно, поедешь с нами, малютка? – спросила мадам Клодина, обняв Розали.
Розали расхохоталась.
– Конечно, не поеду, мадам. Я пойду с дядей в Париж.
Метр Миньяр всё ещё смотрел в окно. Плечи его вздрагивали, и я не знал, плачет он или смеется.
ПОЛИШИНЕЛЬ
Актеры уехали. Для нас с Паскуале наступила горячая пора. Метр рисовал углем на картоне фигурки новых кукол, а мы вырезывали их из дерева. Мадемуазель Розали шила им платьица. В чердачное окошко виднелась стрельчатая колокольня Страсбургского собора и далеко за рекой синели леса.
Мы с Паскуале больше не спорили по пустякам. Говорили только самые нужные слова. Мы знали, что делаем теперь настоящее, важное дело, потому что наши куклы были совсем особенные. Я сделал по рисунку метра толстолицего длинноносого человека в богатом охотничьем костюме.
– Это король Франции Людовик XVI, – сказал метр. – Он только и знает, что охотится в своих поместьях, пока страна нищенствует и бедняки с голоду едят мох.
Паскуале прилаживал кудрявый парик другому толстяку с орденской звездой из золотой бумаги на груди. Это был королевский министр.
– Он каждый день придумывает новые налоги, чтобы королю жилось роскошно, – говорил метр. – Чего только он не придумал! Умрёт у тебя дедушка – плати налог за то, что он помер. Родился у кого ребёнок – дерут налог за то, что он родился. Соберёт крестьянка корзину грибов – и за грибы надо платить.
Мадемуазель Розали ловкими пальцами пришивала кружевной воротник розовому молодчику с глупым узеньким ртом и мушкой на щеке.
– А это дворянчик. Живёт он припеваючи, никаких налогов не платит. Танцует на балах, играет в карты, а приедет в свое поместье – деревенские ребята должны всю ночь сторожить под окнами его замка и пугать лягушек, чтобы они, квакая, не мешали спать синьору.