Деревянные актёры
Шрифт:
Дым клубами валил из очага прямо в хижину. Девушка сняла мокрый плащ и повесила его к огню. На ней было сиреневое газовое платье, всё в серебряных блестках.
Ее плечи закрывал зелёный шарф. Никогда ещё не видел я такой красавицы.
Она подбежала к ящику и открыла дверцу в проволочной решётке. Тотчас же по её голой руке к плечу побежала белая мышка, а за ней другая и третья. Девушка целовала их и ласково уговаривала. Метр Миньяр тоже нагнулся к ящику и вынул из него двух мышек.
– Они испугались града, бедные крошки! – сказал он, опять обращаясь ко мне.
Я погладил мышку, сидевшую
Дождь лил как из ведра. В открытую дверь он нахлестал целую лужу. Вместе с метром Миньяром нам удалось прикрыть дверь. Тогда сучья в очаге затрещали, дым потянулся в трубу, в хижине стало уютнее.
Паскуале, сидя на полу, глазел на мышек. Их было двенадцать. Они шустро бегали из верхнего этажа своей клетки в нижний, по пути отгрызая крошки от хлебных корочек, засунутых между прутьями клетки.
Скоро мы узнали, что мышки эти дрессированные, – метр Миньяр дает мышиные представления, а мадемуазель Розали ходит по канату.
– О, мадемуазель Розали – большая артистка! – воскликнул метр Миньяр, подняв плечи и зажмурив глаза. – Мы идём сейчас в Регенсбург, а наши вещи отправлены вперед на тележке. А вы, мои маленькие друзья, куда идете?
Мы сказали, что тоже идём в Регенсбург и будем учиться музыке и пению у синьора Рандольфо Манцони.
Метр Миньяр высоко поднял брови.
– О, у самого Манцони? Это знаменитый музыкант! Мы слушали его новую оперу в Мюнхене. Так так… – Он покачал головой и задумался. – А чем вы занимались до сих пор, мои друзья? – вдруг спросил он, приветливо улыбаясь.
Мы ответили ему, что работали в марионеточном театре мейстера Вальтера.
Метр Миньяр пришёл в восторг.
– Значит, вы тоже артисты! Мы с вами товарищи! О, театр марионеток – ведь это настоящее искусство! – И он попросил нас показать кукол.
Мы развязали мешки и вынули наших актёров. Метр Миньяр тотчас же надел маленького Пульчинеллу на одну руку, пуделя – на другую и, смеясь, стал разыгрывать тут же придуманную комедию. Он подносил Пульчинеллу к мышиной клетке. Пульчинелла сначала лукаво выглядывал из-за угла, потом, приложив палец ко рту, подкрадывался к дверце и старался её открыть. Тут пудель набрасывался на него сзади и оттаскивал его прочь за край балахончика. Пульчинелла дрался с пуделем, опять открывал дверцу и падал в испуге навзничь перед выглянувшей мышкой. Мадемуазель Розали заливалась смехом.
– Polichinelle! Qu’il est beau ce petit Polichinelle! – говорила она.
– Она говорит, что ваш Полишинель очень хорошенький! – сказал метр Миньяр.
Тогда мы показали им, как пляшет Нинетта, старая подруга наших странствий. Они хлопали в ладоши и кричали «браво». Мадемуазель Розали сама попробовала водить Нинетту, а потом спросила что-то по-французски.
– Мадемуазель Розали спрашивает, можно ли сделать куклу, которая ходила бы по канату, размахивая флажками? – перевёл нам метр Миньяр.
Я задумался, вспоминая канатных плясунов, виденных ещё в Венеции. Я старался представить себе канат и вагу с нитками – и вдруг сообразил, как это можно сделать.
– Можно,
Мадемуазель Розали весело схватила меня за руки, и мы закружились по хижине. Потом она опять сказала что-то.
– Она просит, чтоб вы сделали ей такую марионетку, – сказал метр Миньяр.
Я кивнул головой. Паскуале дёрнул меня за рукав.
– Пеппо, ведь мы завтра идём к синьору Манцони.
– Ничего, я успею сделать, – ответил я.
Дождь кончился. В разрывах туч виднелось зеленоватое вечернее небо. Мы собрали наши пожитки и весело двинулись в путь.
Еще не затихший ветер обдавал нас хрустальным дождём с дубовых веток.
РАНДОЛЬФО МАНЦОНИ
– Знаешь, Пеппо, лучше нам сначала купить себе новые куртки и башмаки, а потом уже пойти к синьору Манцони. Вдруг ему не понравится, что мы такие оборванцы. Я думаю, синьор Гоцци был бы недоволен, если бы узнал, что мы явились к его другу чуть ли не в лохмотьях. У нас хватит денег, чтобы купить новое платье, – говорил Паскуале, осматривая свои обтрёпанные локти, на которых едва держались заплатки, положенные Мартой.
Мы вышли из ворот гостиницы, где ночевали.
Утреннее солнце сияло на островерхих куполах Регенсбурга. Мы нашли лавку старьевщика, но она была на замке, хозяин открыл её только в полдень.
Пока мы ждали, я начал вырезывать головку канатной плясуньи.
Дряхлый старьевщик с лицом, изборожденным такими же морщинами и складками, как неглаженое тряпье на его прилавке, перерыл для нас весь запас своих курток и башмаков. Наконец я выбрал себе зелёную куртку с позументом, чуть поеденную молью, а Паскуале – коричневый кафтанчик с потертым бархатным воротничком. Кафтанчик был очень велик Паскуале, но мы загнули слишком длинные рукава, и тогда вышло хорошо. Ещё мы купили себе козловые полусапожки на толстых подошвах. Старьевщик указал нам улицу, где жил синьор Манцони.
Паскуале вынул из сумки письмо синьора Гоцци, от которого зависела наша судьба. Серый пакет поизмялся, его уголки обтрепались за время нашего долгого пути. Бисерные строчки адреса стерлись и побледнели. Паскуале бережно положил письмо в карман нового кафтанчика и пригладил свои белокурые волосы. Чувствуя себя необыкновенно важными, мы пошли через мост в предместье.
Мы шли по тихой улице мимо осенних лип. Хорошенькие домики прятались в кустах бузины. В палисадниках цвели огненные настурции. Паскуале заглядывал во все калитки. Из одного окошка донеслись звуки клавесина. Кто-то разучивал гамму нетвердой рукой.
– Сюда! – крикнул Паскуале и распахнул калитку. Молодая простоволосая женщина сидела на крыльце и чистила румяные яблоки. Она удивлённо посмотрела на нас.
– Здесь живёт синьор Манцони? – смело спросил Паскуале.
Женщина покачала головой.
– Нет, не здесь. Что это вам вздумалось?
– Нам сказали, что он живёт на этой улице, мы услышали музыку – подумали, что он живёт в этом доме, – смущенно объяснил Паскуале.
– А вы кто такие?
– Мы… мы земляки синьора Манцони, – ответили мы в один голос.