Дерианур - море света
Шрифт:
– - Пошел! Пошел!
– Торопливо замахал рукой Волков.
Возок рванулся с места, но настырная Куракина точно прилипла к окну, показывая всем, кто желал видеть, что сегодня она, а не прежняя любовница, у государя в чести. И несколько человек, отскочив к стене, быстро закланялись ей.
"Эва как!" Екатерина вспомнила голую на ветру шею и укус мороза в круглое розовое плечо под чуть отогнутым жарким лисьим мехом. Припорошенные снегом живые цветы персика чуть дрожали в растрепанных волосах.
"Глупая, она и не знает, что и Петр, и его кабинет-секретарь
Сейчас Волков смотрел воспаленными, усталыми глазами в пол и мял бумагу пальцами.
"Не надо меня надувать, Ваше Величество, - усмехнулась императрица. Вот, кто сочинил вам эту блистательную белиберду! Если у ваших слуг есть мозги, это еще не означает, что они есть у вас.
– Она перевела испытующий взгляд на Волкова.
– Хите-ер. Государю потрафил. Небось, вчера Лизавете сказал, что с императором всю ночь над указом трудиться будут. И такую бомбу под государеву же власть подложил...
– - Екатерина буквально испепелила кабинет-секретаря взглядом.
– Впрочем, эта бомба в мой огород кинута".
– - Я полагаю, что Манифест прославит имя Вашего Величества в веках, сказала она.
Петр не уловил издевки.
– - Идемте, пора показаться нашему благодарному стаду, - он протянул ей руку.
Екатерина с ужасом представила, что ей придется вновь окунуться в возбужденный, радостный шум, но последовала за мужем, всем своим видом демонстрируя полное удовольствие. Они втроем покинули душную диванную и уже в следующей комнате столкнулись с оживленной толпой.
До своих покоев Екатерина добиралась, как побитая собака. Ни один день с самой смерти государыни не давался ей так тяжело, как сегодняшний. Она мечтала рухнуть на кровать и забыться.
В темной, без свечей, спальне сидел Орлов. Като не ждала его сегодня.
– - Чай в полках радуются? Празднуют государев указ?
– Устало спросила она.
– А ты ушел? Голуба моя, один ты мне - утешение.
– - Чего радоваться-то?
– Искренне удивился Гришан.
– Эта грамотка не про нас писана. Большим господам, может, и привалило счастья: хочешь по коллегиям трись, а не хочешь, поезжай домой, залезай на печь и хлебай киселя. А кому некуда ехать? Или такая деревня, что с нее не разживешься? Мы тут лямку тянем не за государево спасибо, кормиться как-то надо.
Екатерина с изумлением смотрела на любовника. Оказывается, даже этот очень смышленый и толковый человек слабо соображает, что ему подарили. И не только он. Гвардейцы угрюмо латали изношенные камзолы, проклиная тех, кто и так жил богато, а с сегодняшним указом и вовсе заживет.
– - Гриша, но ведь воля...
– - Тихо начала Като.
– - На что мне эта воля? С кашей ее есть?
– - Рассердился Орлов.
– Все равно не служить не могу - сдохну. Нас пять хозяев на две деревни.
– Он окинул Екатерину злым взглядом.
– То-то я и смотрю у тебя сегодня рожа похоронная. Испугалась, что
– - Подожди, - вспомнила Екатерина. Она вышла в другую комнату. Там щелкнула дверца хитро открывавшегося секретера. Через несколько минут женщина вернулась, неся очередной кожаный мешок, и с натугой поставила его на стол.
– - Вот это ты молодец, - кивнул Орлов.
– Вот это утешение служивых. Плюнь, не тужи, - он обнял ее сзади.
– Что им тот указ? На него хлеба не купишь. Им твое материнское благословение, -- Гришан похлопал рукой по мешку, -- дороже всех указов вместе взятых.
"Что за народ!
– подумала Екатерина.
– Продажность невероятная. Им волю дают, а они все одно: жрать хотим!"
Потемкин мрачно разглядывал свой мундир. Ему должны были пойти аксельбанты. Вчера принц Георг сказал, что добился для адъютанта офицерского чина.
– - Поручик, не Бог весть что, -- разглагольствовал голштинец.
– - Но вы должны понимать, Грегор, -- принц называл его на немецкий манер, -насколько сейчас это трудно. Мой племянник жалует только выходцев из голштинской роты...
Этого и следовало ожидать. Государь продвигал своих. Он побаивался и не доверял русским. Но немцев на всю страну не напасешься. Даже на весь двор. Странно, но такое поведение не одобряли и ближайшие родственники царя. Вот и сейчас принц Георг говорил, явно смущаясь поступков Петра.
Как вышло, что наполовину русский государь хуже относился к соотечественникам, чем его дядя -- голштинец с ног до головы -- или, скажем, силезец врач Крузе, или потемкинские же приятели барон Розен и Остен-Сакен из Семеновского? Еще вчера пили вместе, а сегодня... новый император проложил между ними ясную черты. Ганс -- не заходи в "Тычок". Иван -- вали из дворцового караула.
– - Я очень благодарен, Георг Карлович, -- мягко произнес Потемкин.
– Но, может быть, не стоило хлопотать? Лишний раз вызывать гнев государя?
– - Поймите, Грегор, -- принц с остервенением боднул головой воздух, -- мне крайне неудобно за все, что сейчас происходит. В моем полку в том числе!
– - Он с силой захлопнул красную кожаную папку и в упор посмотрел на адъютанта.
– - Вы понимаете, чем все это может кончиться? Если государь заденет права императрицы, моей племянницы? Ведь за нее весь город. Все полки. И не в ней дело! Ее высылка или арест послужат только поводом ко всеобщему возмущению...
Принц осекся.
– - Прошу вас, Грегор, это между нами. Положение очень серьезно.
Потемкин промолчал. Ему ли не знать о положении в полках. Город давно копил злобу и уже почти перестал ее скрывать. Чего опасался Георг? Уж, конечно, не возвращения в Германию. Гриц раз десять слышал, как шеф проклинал себя за приезд в Петербург. Потери денег? Да, пожалуй. Но сейчас даже не в них дело. Принц боялся немецких погромов. И, положа руку на сердце, имел для страха все основания. Молодой император своим неуемным пруссачеством сумел так взвинтить столичный гарнизон и даже простых жителей, что если пойдет дело...