Держава (том третий)
Шрифт:
Ёжась от утренней прохлады, Глеб выбрался из палатки.
Сотня кипятила чай. Казаки, как угорелые, носились с котелками, наливая в колодце воду.
— Ваши благородия, — подлетел к ним бедовый казак с парящим котелком, — завтрак подан, — ржанул он, радуясь ясному утру, показавшемуся за деревьями солнышку и лёгкому ветерку.
Ковзик у ближайшего костра, выхватив тлеющую ветку, прикурил добытую где–то сигару.
Как и много раз до этого дня, после молитвы двинулись в поход.
Глебу нравились именно первые минуты движения в боевом
В эти минуты он чувствовал себя необыкновенно ловким, сильным и непобедимым.
Но вскоре острота чувств притуплялась, и он просто выполнял воинскую работу, которой его учили и которую постигал на практике.
Проехав два десятка вёрст и не встретив крупные силы противника, встали биваком, разбив коновязи и расседлав лошадей. Передохнув, направились дальше. Не встречая врага — расслабились. Дозоры беспечно двигались по краям полка. Подошли к деревне и тотчас китайские фанзы задымили, выбрасывая из печей высоко в небо чёрный дым.
— Сырым гаоляном печи затопили, — подъехал к Ковзику казак, беспокойно блуждая глазами по низким зарослям гаоляна. — Сигнал дают, что мы рядом, — скрипнул зубами, и тут же раздалась стрельба.
Но не из деревни, а откуда–то из–за неё.
Над головами казаков начала рваться шрапнель.
— К бою! — выхватил шашку Ковзик.
Полковник повёл полк в атаку. Деревня сходу была взята, но японцев нашли лишь несколько человек.
Артиллерийский обстрел закончился.
Высланные вперёд дозоры противника не обнаружили.
Слащаво улыбаясь и сняв конусные шляпы, китайцы кланялись, предлагая отведать бобов и попить чаю.
— Ну и продажный народец, — подивился казак. — Сжечь бы их фанзы, чтоб впредь неповадно было сигналы подавать.
— Свешников трогать китайцев не велел, — остудил его пыл Ковзик.
Выставив посты и заночевав в деревне, полк двинулся дальше.
— Красота, — бок о бок с Рубановым рысил на низеньком невзрачном жеребчике бедовый казак, время от времени поправляя сползавшую на ухо папаху. — За три дня несколько обозов захватили и немножко уничтожили. Сопротивления никакого. Не война — а крем–брюле со сливками, — облизнулся он. — Это зажаренный до хрустящей корочки юный поросёнок, тушёный потом в сливках, — объяснил Акиму. — Да под пшеничную, — захлебнулся слюной казак, поправляя слишком уж накренившуюся от тряской езды папаху. — А пуля — она и есть дурр–ра, потому как ни мозгов, ни глаз не имеет. И куда летит — не видит. Второй раз к Ляохе подходим, — поднялся на стременах, приложив к глазам ладонь лодочкой. — Искупаться бы. Как думаете, Свешников позволит?
Но от размышлений о водных процедурах его отвлёк приказ Ковзика: «К бою!»
Как выяснилось, посланные вперёд разведчики обнаружили, по их словам — неимоверно гигантский обоз, растянувшийся чуть не на семь вёрст.
Радости казака не было предела:
— Как я люблю захватывать обозы, — подбросил вверх пику и ловко поймал её.
В полчаса прикрытие было изрублено и до вечера собирали в кучи повозки и поджигали их. После столь тяжкой,
Утром полк пошёл вдоль реки, наткнувшись на большую китайскую деревню.
— Рубанов, полковник приказал взять взвод и произвести пешую разведку, — указал шашкой на деревню Ковзик. — Сразу не полезем. Вдруг японская мышеловка.
Разведка расположилась в ста шагах от села в зарослях гаоляна.
— Ваше благородие, давайте вон на тот холм залезем и сверху глянем на китайскую станицу.
— Резонно! — похвалил казака Глеб.
Заросший невысокими дубками холм оказался изрезан весьма удобными для наблюдения канавами. А в сторону деревни спускался неглубокий овражек, покрытый ивовыми кустиками по краям и с щебнем на дне.
«Вот по нему и зайдём в деревню или эту, как её, китайскую станицу», — подумал Глеб, поднимая к глазам бинокль.
— Ну что там, ваше благородие? — сгорал от любопытства казак.
— Японский полк. Нападения не ожидают. Суетятся, как мы перед походом. Бегают друг к другу в гости из фанзы в фанзу и готовят на костре крем–брюле из поросятины…
Казак от зависти с шипением втянул сквозь сжатые зубы воздух.
И чтоб окончательно ввести его в раж, опустив бинокль, добавил:
— И щупают китаянок…
— Ну, прям — казаки на привале, — аж застонал от вожделения спешенный кавалерист.
— Завидовать врагу нехорошо. Полковник Свешников бы осудил: «Мадам Светозарская тоже», — возвращаясь к полку, сквозь улыбку, внушал казаку правила приличия светского человека.
Обдумав план атаки со старшими офицерами, полковник надвинул на лоб папаху:
— С Богом, братцы!
Три сотни казаков, спешившись, стараясь не греметь сапогами по щебню, пробирались по овражку к земляной, размытой дождями стене, окружавшей деревню.
— Ты чего в пеший поход пику–то взял, — ворчал на бедового казака Глеб, преодолевая последние несколько саженей [7] ползком. — Того и гляди товарищу задницу проткнёшь.
Сквозь огромную прореху в земляном валу казак увидел кипящий на костре котёл и чистивших винтовки японцев в расстегнутых мундирах и босиком.
Они весело и беззаботно болтали друг с другом, совершенно не думая о том, что рядом может быть враг.
— Вперёд, ребята, — лёжа на животе, вытянул перед собой руку Ковзик.
7
Сажень. 2,13 метра.
— С вас, каспадина енерала, только патриотичные картины писать, — поддел командира Рубанов.
— Какие ещё картины? — поднимаясь и выхватывая шашку, настраивался тот на бой.
— Каждый художник в своём стиле, — тоже выхватил шашку Глеб, глядя в сторону деревни и не вникая в смысл сказанного. — Шишкин бы написал картину «Ковзик и три медведя».
— Ибена лусхуйя пау–пау, япона ма–а–ть! — услышали рядом крик бедового казака, полностью настроившегося на бой и выплеснувшего на врага все познания иностранного языка.