Держава (том второй)
Шрифт:
— А этот парусный дедушка с замысловатым названием «Кореец», даже если команда станет дуть в паруса, помогая ветру, с трудом развивает 13 узлов, — подтрунивал над старшим по званию офицером мичман Ляшенко. — Да, Иван Александрович, трудненько вам будет догнать японский броненосец «Асама», дабы сразить его наповал из двух своих восьмидюймовых орудий.
— А у вас и таких нет, — вступился за командира и корабль мичман «Корейца» Левицкий.
— Наши две восьмидюймовки пересилят двенадцать шестидюймовых пушек «Варяга». И комендоры наши лучше обучены.
Лучше бы он этого не говорил.
Артиллерийский
Беляев довольно посмеивался, слушая молодёжь и вспоминая себя в их годы.
Спор прекратил вернувшийся с «Талбота» капитан первого ранга.
— Господа. Японский адмирал Уриу всё поставил на свои места. Уходим из порта не ночью, а в полдень и принимаем бой, как любят говорить высокие начальники, с превосходящими силами противника, — оглядел своих офицеров, неожиданно для себя подумав, что некоторых из них видит в последний раз: «Что за глупые мысли, недостойные русского моряка перед боем», — отогнал прочь лирику. — Задача — прорваться в Порт—Артур. В 11:30 снимаемся с якоря. До этого, ещё раз обойти суда и всё привести в боевой порядок: очистить палубу от хлама, если такой имеется и всё, что горит, ненужные снасти там, или доски с брусками, выбросить за борт. Ещё раз проверить водонепроницаемые перегородки, люки, запасные полупорты в артиллерийской палубе. Опробовать противопожарные средства… Словом… Готовьтесь к бою, господа. Шампанского офицерам, — велел содержателю кают–компании.
К одиннадцати часам команда «Варяга», по приказу капитана, была построена на верхней палубе.
Пройдя перед замершим строем, Руднев объявил матросам:
— Война, братцы! Японцы заняли город. В море их эскадра. Нам ничего не остаётся, как с боем идти в Порт—Артур. Помолимся и храбро в бой, братишки. Не посрамим Андреевский флаг.
После молитвы просвистали к вину.
— Молитва да водочка и враг не страшен, — рассуждали матросы, стоя в длинной очереди к ендове, около которой священнодействовал боцман.
— По два раза не подходить, — простужено рычал тот. — А то знаю я вас, чертей одинаковых…
Вскоре на обоих кораблях пробили боевую тревогу и подняли якоря.
— Синьоры-ы, — когда проходили мимо «Эльбы», вопили итальянцы. — Мадонна с вами-и… Со щитом или на щите-е…
«Про какой щит они гуторят? — задумался старший командор шестидюймовой пушки Бондаренко. — Боцман, пожалуй, разрешит полежать на щите, — протёр тряпкой прицел. — Ага! Итальяшки, видать, о том щите гуторят, который тянет миноносец во время состязательной стрельбы, — осенило его. — И откедова макаронники прознали, что я по ём промахнулся… Не иначе кочегарные квартирмейстеры Жигарёв с Журавлёвым в кабаке растрандели, — расстроился он. — Да и машинная команда хороша… Те ещё балаболы… Особливо ихний трюмный механик Сизов. Ну, уж тут я не промажу», — когда вышли на внешний рейд, узрел вдали шесть японских крейсеров и восемь миноносцев:
— Это тебе не по махонькому щиту палить, — погладил ластившегося к нему небольшого, белого с чёрными подпалинами, пёсика. — Правильно говорю, Кирюшка? — тот утвердительно помахал
Руднев, стоя на капитанском мостике, разглядывал в бинокль японские корабли.
— Закрывают оба прохода в море вокруг острова Идольми, — сообщил стоящему рядом мичману Нироду. — На головном крейсере флаг адмирала. Стоят в кильватерной колонне.
— Какие будут команды? — подлетел к командиру мичман Ляшенко и подмигнул Нироду.
Тот дружески улыбнулся.
— Алексей Сергеевич, посерьёзнее пожалуйста. Это не учебные стрельбы, а боевые, — не сумев дальше играть роль сурового командира, улыбнулся молодым офицерам. — Давайте–ка, господа, атакуем крайние крейсера и, отогнав их, попытаемся уйти в море. Как раз и туман опускается, — обрадовался он и вздрогнул от неожиданного разрыва рядом с бортом японского снаряда, и поднятого им каскада воды, брызги которой окропили офицеров. — По местам, господа.
— Держись, Алёшка, — сжал руку в кулак Нирод. — Начинается первый акт спектакля: «Русско–японская война и бравые мичманы», — засмеялся он.
«Ну, чисто дети», — покачал головой капитан, вновь припадая к окулярам бинокля.
— Давай, Бондаренко, наводи в переднюю мачту крейсера, — приказал Ляшенко.
— Готов! — через минуту доложил комендор.
— Пли! — махнул рукой мичман и вскинул бинокль, с радостью убедившись, что цель накрыта. — Бондаренко. Порцию водки тебе к обеду.
— Рады стараться, — весело ответил комендор. — И шматок сала не помешал бы, а моему помощнику — бомбардиру Кирюше, сахарную косточку из котла.
— Пли! — вновь скомандовал мичман.
И вновь попадание.
— Вторую порцию к обеду, комендор Бондаренко. Бомбардиру Кирюхе — котлету из моей тарелки.
Весь правый борт «Варяга» гремел орудиями.
Комендор Бондаренко, рассматривая врага через окуляры оптического прицела, попутно размышлял, на что сменяет у кочегаров 18 порций водки: «Тельник новый не повредит, — целился он в противника, — или ботинки взять? Собачонку–то легче. Слопал наградную котлету, и нечего голову ломать».
— Горит японский крейсер, ваше высокоблагородие, — доложил, переорав пальбу, сигнальщик Снегирёв.
««Чиода» пылает и улепётывает», — обрадовался Руднев:
— Перенести огонь на флагманскую «Наниву», — приказал он. — И просемафорьте «Корейцу», чтоб не отставал. А то не видно его в дыму, — вновь поднёс к глазам бинокль.
Японская эскадра выгнулась полукругом с «Варягом» в центре, и адмирал Уриу приказал разнести русский крейсер в щепки: «Чиоду» зажгли, — с яростью думал он, — и мою «Наниву» повредили».
Для лучшего обзора Руднев поднялся на верхний мостик, разглядывая неприятеля в бинокль и корректируя стрельбу.
— Всеволод Фёдорович, — весело улыбаясь, подбежал к нему мичман Нирод, и в эту секунду всё заволокло дымом и оглушило мощным грохотом.
Японский снаряд, на глазах капитана, на куски разорвал мичмана и разнёс штурманскую рубку.
Самого Руднева взрывной волной отбросило на кнехты. С трудом встав на ноги, он осмотрелся и помотал головой, стараясь унять в ней шум, и тут ему на глаза попалась сжатая в кулак кисть руки с перстнем на пальце.