Державы Российской посол
Шрифт:
Потомок обнаружит в архиве курляндских герцогов десятки поэтических опусов Фридриха-Вильгельма. Публиковать их он не решился, – возможно, уступив насмешнику Сен-Полю. Шарлотта уподобляется неприступной крепости, гранитной скале, цветку, содержащему сладкий яд. Сам же злополучный автор – то мощный, испепеленный молнией дуб, то сокол, сбитый наземь стрелой Амура.
Осенью 1709 года муза герцога умолкла.
Барон Дидерикс поглаживал пушистые
Фридрих-Вильгельм читает, шевеля губами, – детская привычка, от которой он до сих пор не избавился. Четыре строки в письме Сен-Поля подчеркнуты.
«Поздравьте меня и себя с успехом! Бумаги вашего деда найдены. Возвеселитесь! Самым же важным я считаю то, что мне удалось заинтересовать весьма высокую персону и обеспечить ее содействие».
Герцог произносит это место вслух и резко откидывает голову, – Дидериксу виден острый кадык на хилой шее, заострившийся подбородок.
– Какая персона, барон?
– Царь Петр.
– Я так и думал, – откликнулся герцог поспешно, с раздражением.
– Мы маленькая страна, ваше высочество.
Теперь герцог улыбается чему-то. Глаза прикрыты синеватыми, дрожащими веками.
– Вы хотели бы, барон, отправиться на Тобаго?
– По мне, лучше перепелка на столе, чем жирный гусь в небе.
Глаза его высочества открылись, облив барона горестным осуждением.
– Пошлая философия, мой друг. Рыцари так не рассуждали.
Ну, это уж слишком! Играет в рыцарей… Надо стащить его с облаков на землю.
– Мы не избалованы, – сказал Дидерикс жестко. – У нас в Курляндии перепелка – редкое лакомство. Война распугала птиц. А в деревнях гложут древесную кору. Война, война, ваше высочество! Что не доели шведы, добирают московиты. Мало несчастий на наши головы, – всевышний послал еще чуму.
– Чуму?
– Да, чуму.
– Мы… мы соболезнуем.
– Осмелюсь заметить, ваше высочество… Личное присутствие герцога весьма поддержало бы ваш народ.
– Да, да… Поблагодарите Сен-Поля…
Кажется, он снова унесся на Тобаго.
– Итак, ваше высочество, – сказал барон громко, – я сообщу курляндцам о вашем скором прибытии.
– Скором? – встрепенулся герцог.
Дидерикс выругал себя, – зря он сболтнул насчет чумы. Узкая белая рука герцога шарит по столу среди бумаг, находит пакет с крупицами сургуча, украшенный шеренгой черных прусских орлов.
– Я напишу из Берлина… Король желает меня видеть, так что пока, вы понимаете… Одним словом, вы будете извещены, барон. Что еще для меня?
Правда или нет, – царь сватает герцогу свою племянницу.
Но маркиз Сен-Поль, сенаторы – все просили не распространять этот слух.
– Ничего? Тогда я вас не держу. Постойте! Скажите
– Ужасно, – кивнул барон, вставая.
– Надо молиться.
– Совершенно верно, ваше высочество, – произнес барон сухо и поклонился, резко притопнув.
«Сен-Поль, безбожник Сен-Поль посмеялся бы, – подумал герцог. – Но что еще советовать? Монарх – не врач. К тому же медицина беспомощна. А вера способна совершать чудеса. Каков барон! Добро пожаловать, ваше высочество, у нас чума… До чего назойливы эти курляндцы! Жили без герцога, поживут еще».
Ехать надо, конечно…
Утром он не смог влезть в карету, – лакеи внесли его.
Целую неделю, вплоть до Берлина, он изнывал от тряски, от болей в желудке, от головокружения. Опять нарушил предписание лекаря – избегать крепких напитков, как злейшего яда.
Столица дяди Фридриха дохнула зимним холодом. Ветер нес снежную пыль. Липовая аллея, ведущая к городу, сбросила всю листву. Вереница экипажей въезжала медленно. Шлагбаум надсадно скрипел, вахмистр, собирающий плату, пробовал каждую монету чуть ли не на зуб.
Зверски тянуло в постель, согреться под одеялом, уснуть. Но на башне дворца плескался королевский штандарт. Герцог завидел его издали, и нетерпение перебороло усталость.
Пришлось долго ждать в вестибюле, слушать отрывистую берлинскую речь, перезвон шпор, топот гвардейских ботфортов. Какие-то военные подозрительно оглядывали его, будто самозванца. Когда он поднимался по лестнице, огромный важный генерал, шагавший сверху, едва не сбил его с ног.
Дядя Фридрих – постаревший, толстый, в халате до пят – раскинул пухлые руки.
– Мальчик мой… Черт подери, настоящий мужчина! Сколько лет ты не был у меня? Три года, четыре?
Обнял и повел, выспрашивая, дыша в ухо:
– Ну, каков Берлин? Ты видел мои липы? Мой Арсенал? Красиво, а?
Племяннику совсем не понравился надменный Берлин, но нельзя же огорчать дядю-короля. Надо хвалить знаменитую аллею, новый Арсенал, вздымавший над черными, старательно обстриженными шарами-кронами грозные букеты лепных копий, мечей, знамен, труб и кирас. Хвалить все, что делается на Унтер-ден-Линден, где, по замыслу дяди, должны встать самые лучшие здания столицы.
Фриц-Вилли хвалил и сердился на себя, чувствуя, что здесь он «маленький подлиза» и будет поддакивать всему. В глазах рябило – мелькали фигуры в латах, щиты, мушкеты, прибитые к стене крест-накрест, бронзовые, мраморные, гипсовые тела витязей античных и сотни, тысячи воинов на батальных полотнах, выписанных тончайшей, усерднейшей кистью. Шелка и бархаты гостиных обдавали вспышками слепяще желтого, пунцового, кроваво-красного. А шпоры не стихали – звенели навстречу, обгоняли, пересекали путь в гулких, увешанных доспехами залах.