Державы Российской посол
Шрифт:
Впечатления неожиданного это не вызвало, – верно, сей демарш царя двором предусмотрен. Король не колеблясь поблагодарил за честь и похвалил благонравного, хорошо воспитанного герцога. И одобрил намерение царя сблизиться с домами Европы посредством брачных уз.
Вартенберг не вытерпел.
– Герцога ожидают руины, – сказал он деловито, обратившись к царю. – Он не найдет ни одной крепости, способной в случае нужды сражаться.
Скуповаты союзники… Второй Версаль отгрохали под Берлином, а племяннику денег жалеют на починку фортеций. Деньги наши
Так оно и есть, – король всецело вверяет герцога царской милости.
– Фрицци не желает иного, как назвать себя вашим сыном. Фрицци, мой маленький подлиза, – и голос Фридриха дрогнул от нежности. – Он так умильно выпрашивал у меня конфетку.
Колени короля сжимают царскую шпагу. Тяжелая, длинная, она бьет по ногам, волочится по полу, но король носит ее терпеливо. Сейчас он ласково оглаживает золоченую рукоятку.
– Ах, ведь герцог помнит вас, брат мой! Помнит, как вы играли с ним и обещали дать в жены русскую принцессу. Поистине, устами монарха глаголет провидение.
Вартенберг и Куракин обменялись за спиной короля улыбками. Герцогу не было пяти лет, когда царь посетил с великим посольством Митаву.
– Будет свадьба, будет и приданое невесте, – сказал Петр. – Дело за женихом. Пускай напишет мне. А то выходит, без меня меня женили, я на мельнице был.
Пословицу царь произнес по-русски, и Борис, поймав его взгляд, перевел. Собрание вежливо посмеялось.
Петр рубанул рукой по колену, встал.
В опочивальню вела витая лестница из каменных глыб, – ступени аршинной высоты. Царь был весел, подталкивал Бориса, запыхавшегося на крутизне.
– Гляди, вторая свадьба наклевалась! Детей будем крестить, а?.. Мать честная, портреты с царевен, кажись, не списаны! Дикие мы, Мышелов. Которую же ему?
Пухлая, разбитная Катерина и неуклюжая, неприветливая Анна… Борис видел царских племянниц мельком и к тому же давно.
– Герцог, поди, на приданое зарится… Шведы шибко напакостили. Митава городок недурной, да что от него уцелело? Смекнем, во что репарацион вскочит. Флот герцогский, поди, сгинул, а ведь знатные стояли фрегаты. Проверим…
Все едино маршрут Главной квартиры лежит через земли пруссов, тихого лесного племени, – в Курляндию, к войскам.
2
– Я шпион, – сказал незнакомец.
Огонек свечи выхватил его из сумерек. Жемчужно блеснули зубы, – он смеется. Разумеется, это шутка. На его щеке черное пятнышко. Пламя колеблется, пятнышко словно живое. Свечу держит Борис, держит крепко, судорожно. Капля воска обожгла пальцы.
– Кто вы? – повторил Борис. – Как вы сюда попали?
Двери заперты, Борис уже начал раздеваться, чтобы лечь спать, как услышал шорох, шаги.
– Пожалуйста! Я покажу, как попал.
Незнакомец открыл книжный шкаф, пошарил в глубине. Шкаф повернулся, встал к Борису торцом. Очертился квадрат тьмы.
– Постойте! – крикнул Борис.
Ему вдруг
– Ага, признайтесь! – забавлялся незнакомец. – Вы поверили, что я шпион.
Он выговаривает слова старательно, чересчур старательно для немца. По виду дворянин. На кружевную сорочку накинут халат из переливчатого бархата, подбитый чем-то против ноябрьской стужи, гуляющей в покоях. Еще мушку прилепил, – аксессуар обычно женский. И как только сумел сохранить столь модный фасон среди ободранных стен, унылого курляндского запустения.
– Вы не немец?
– Я француз, майн герр. А вы, если я не обознался в проклятых потемках, князь Куракин.
– Совершенно верно, монсеньер.
– Но я действительно шпион, мой принц. Шпион его светлости герцога Фридриха-Вильгельма.
Слово это, на французском, как бы утратило зловещее свое значение.
– Видите, я узнал вас. Наблюдать, оставаясь невидимым, – такова ведь моя обязанность. Шпион, шпион… Меня дважды хотели расстрелять.
Так-таки шпион… Он вскидывал голову и словно подбрасывал в воздух сие звание. И наслаждался эффектом. Удивителен французский язык, – он переносит в иную сферу, где легче поверить в самое необыкновенное.
– Не трудитесь, мой принц, заряжать пистолет. Скажите фельдмаршалу Шере… Шер… О, тысяча чертей, до чего сложны ваши русские имена! Впрочем, если угодно, я готов удовлетворить и ваше любопытство.
– Что же сказать Шереметеву? – спросил Борис.
На руке застывал горячий ручеек воска.
– Вы встретили маркиза Сен-Поля, вот и все. Этого будет достаточно. Прошу вас!
Тот же шкаф впустил их в небольшое помещение, половину коего занимал диван, продавленный посередине.
– Моя гнусная нора, – сказал маркиз.
Видимого выхода из норы не было. Маркиз набросил на Куракина одеяло, – здесь впору разводить белых медведей. Показав на голую щербатую стену, сообщил, что библиотека там, рядом. Иначе он выбрал бы жилье получше.
– Француз я, собственно, по воспитанию. Во мне половина крови немецкая. Садитесь! Моя мать немка, я родился в Кельне, вырос во Франции. Отец в некоторой мере испанец, так что я по происхождению дитя Европы. Садитесь же, принц! Слава богу, нет дождя. Там, – он указал на оконце под потолком, – разбито стекло, и я ничего не могу поделать. Не дотянуться… Наплевать, Жорж Сен-Поль бывал во всяких передрягах. Увы, именья Сен-Полей мне не достались. Увы, принц! Мой родитель проиграл их, проел, проспал с любовницами. Грешно осуждать отца. Он дал мне все же образование. И на том спасибо! Имею кусок хлеба, преподаю фехтование и верховую езду в Эрлангене, в Рыцарской академии. Название пышное. Академия, пропахшая сапожной мазью и конским пометом. Мальчик пыжится, вы понимаете, – возраст самолюбивый. Герцог, мой ученик…