Держи марку! Делай деньги! (сборник)
Шрифт:
Юноша вошел с двумя разноцветными чашками чая в руках. На одной был изображен симпатичный котенок – правда, покоцанный из-за небрежного мытья в тазу для посуды, котенок приобрел такой вид, будто переживал последнюю стадию бешенства. Другая же чашка некогда остроумно сообщала, что клиническое сумасшествие не было обязательным требованием для приема на работу, но часть слов выцвела, оставив
НЕ НУЖНА БЫТЬ ПСИХАМ
ЧТОБЫ РАБОТАТЬ ТУТ
НО ТАК ЛУЧШЕ
Стэнли аккуратно поставил чашки на стол перед Мокрицем. Стэнли все делал аккуратно.
– Спасибо, – повторил Мокриц. – Эм-м… ты свободен, Стэнли. Помоги там разбирать почту.
– Там в зале вампир, господин фон Липвиг, – сообщил Стэнли.
– Это Отто, – быстро вставила Сахарисса. – У тебя же нет… предубеждений против вампиров?
– Да если у него есть пара рук и он умеет ходить, я первый предложу ему работу!
– У него есть работа, – засмеялась Сахарисса. – Он наш главный иконографист. Сейчас как раз иконографирует твоих служащих. Мы бы очень хотели сделать и твой портрет. Для первой полосы.
– Что? Нет! – воскликнул Мокриц. – Только не это! Нет!
– Он мастер своего дела.
– Да, но… но… но… – начал Мокриц и мысленно продолжил так: Но не думаю, что даже талант сливаться с толпой переживет портрет.
Вслух же он сказал:
– Не хочу, чтобы меня выделяли на фоне работящих людей и големов, которые приводят Почтамт в порядок. Как говорится, в слове «команда» нет буквы «я».
– Но ведь это на тебе надета фуражка с крыльями и золотой костюм, – сказала Сахарисса. – Ну пожалуйста, господин фон Липвиг!
– Ладно, ладно, не хотел об этом, но так уж и быть… это против моей религии! – заявил Мокриц, у которого было время подумать. – Нам запрещено делать собственные изображения. Они крадут частичку души, знаешь ли.
– И ты в это веришь? – спросила Сахарисса. – Серьезно?
– Э… нет. Нет. Разумеется, нет. Как бы. Но… нельзя же относиться к религии, будто это какой-то буфет. Нельзя сказать, мол, будьте добры,
Госпожа Резник смотрела на него, склонив голову набок.
– Ты работаешь на его светлость? – спросила она.
– Конечно. Это же государственная служба.
– И на прежнем месте, наверное, ты тоже был простым служащим? Совсем ничего примечательного?
– Так и есть.
– Что ж, Мокриц фон Липвиг наверняка твое настоящее имя, потому что я даже представить не могу, чтобы кто-то выбрал себе такой псевдоним, – продолжала она.
– Большое спасибо!
– Что-то мне подсказывает, что ты хочешь бросить кое-кому вызов, господин фон Липвиг. Клики вызывают много проблем. Все эти разговоры о том, что сеть увольняет сотрудников, а оставшиеся зарабатываются до смерти, очень дурно пахнут, и тут возникаешь ты и весь кишишь идеями.
– Я серьезно, Сахарисса. Вот, глянь, нам уже приходят новые письма!
Он вытащил конверты из кармана и разложил их веером.
– Видишь? Одно письмо в Сестрички Долли, одно в Дремный Холм, одно… Слепому Ио…
– Это бог, – сказала она. – Может оказаться проблематично.
– Нет, – отрезал Мокриц и спрятал письма обратно в карман. – Мы доставим письма даже богам. У него три храма в этом городе, будет нетрудно.
Вот портрет и вылетел у тебя из головы – бинго…
– А ты находчивый. Скажи мне, Мокриц, много ли ты знаешь об истории этого учреждения?
– Не очень. Мне определенно интересно узнать, куда подевались люстры.
– Ты встречался с профессором Пельцем?
– Кто это? – спросил Мокриц.
– Ты меня удивляешь. Профессор в Университете. Он посвятил Почтамту целую главу в своей книге по… хм, кажется, по большим скоплениям текстов и их самостоятельному мышлению. Надеюсь, хотя бы о погибших здесь людях ты слышал?
Конец ознакомительного фрагмента.