Дерзкая и желанная

Бартон Анна

Щеки ее были обрызганы грязью, которая почти не отличалась от легкой россыпи веснушек. Несколько прядей прилипли к шее, а кожа была скользкой от дождя. Ему хотелось сказать, какая она красивая даже сейчас, особенно сейчас, но он сомневался, что слова его ко времени.

– Ты почувствуешь себя лучше, когда снимешь эту одежду, – заметил Джеймс, но тут же осознал двусмысленность сказанного и поправился: – Как только мы прибудем на постоялый двор, я имею в виду, и ты окажешься в своей комнате.

Господь всемогущий, когда

это он успел превратиться в косноязычного болвана?

Оливия вскинула бровь, но ничего не сказала и выглядела при этом такой несчастной.

Джеймс понес ее к карете, осторожно обходя лужи и рытвины. Ему хотелось как можно скорее унести ее с дождя и усадить на удобное сиденье. Он честил себя на все корки за то, что допустил это. Надо бы настоять на своем и остаться с ней, послав к черту ее упрямство и гордость.

Ему удалось благополучно добраться до забора, хвала небесам, но перебраться через ограду с ней на руках никак не получалось.

– Ты можешь поставить меня, – предложила Оливия, но Джеймс усомнился, что ноги будут ее держать – такой обмякшей и слабой она казалась у него на руках.

– Отдохни немного.

Оливия что-то пробормотала, и Джеймс понял, что она как будто задремала. Решив не будить ее, он прислонился к забору, чтобы чуть уменьшить напряжение в руках. Уже начало темнеть, когда вдалеке послышался грохот телеги, медленно приближающейся к ним по дороге.

Прибыла помощь.

Управлял повозкой, влекомой парой крепких мулов, бородатый кучер, рядом с которым, неодобрительно хмурясь, сидел Терренс. Не успела телега остановиться, как он спрыгнул на землю и поспешил к забору.

Бросив взгляд на вымазанное в грязи платье и бледное лицо Оливии, Терренс обвиняюще воззрился на Джеймса.

– Что случилось?

Оливия очнулась от громкого голоса и подняла голову.

– Все в порядке, Терренс. Я просто поскользнулась, а мистер Эверилл не хотел, чтобы я вновь упала.

– Зачем вы вообще встали с вашей-то ногой, хотел бы я знать, – проворчал кучер, но потом раздраженно махнул рукой. – Ладно, неважно.

Джеймсу Терренс сказал:

– Давайте я устрою ее на телеге, а потом разгружу карету.

Слава богу, Терренс догадался захватить одеяла. Джеймс расстелил одно на куче соломы, а когда кучер положил туда Оливию, накрыл ее вторым.

– Спасибо за помощь, Терренс, – улыбнулась она так тепло и искренне, что у кучера покраснели щеки. – Но что мы будем делать с каретой? Не хотелось бы оставлять ее здесь на ночь.

Терренс выпятил грудь.

– Не волнуйтесь, миледи. Я останусь здесь, а на рассвете владелец конюшни обещал привести лошадей, чтобы отбуксировать карету в деревню и осмотреть ось. Думаю, завтра к вечеру мы уже будем на пути к вашей тетушке Юстас.

– Если собираешься ночевать в карете, – сказала Оливия, – возьми одеяло.

– Не могу, миледи.

– Я настаиваю, – проговорила она твердо

и бросила ему одеяло.

Джеймс помог Терренсу перенести из кареты на телегу оставшиеся вещи за исключением корзинки с едой, которую Оливия уговорила кучера оставить себе.

Тот ее поблагодарил и сказал:

– Мисс Хилди уже приготовила вам комнату. – Потом, словно запоздало вспомнив, добавил: – И вам тоже, мистер Эверилл.

Джеймс уселся на телегу.

– Отлично. А я прослежу, чтобы леди Оливия доехала до деревни в целости и сохранности.

– Само собой, – отозвался кучер, и хотя уже почти стемнело, Джеймс не сомневался, что он при этом закатил глаза.

Да и как он мог винить Терренса за то, что тот сомневается в нем? Он с ужасом думал, что предпринял бы Хантфорд… если бы знал.

Бородатый возница стегнул мулов поводьями, и телега медленно покатила по раскисшей дороге. Оливия слегка поежилась, и Джеймс обернул ей плечи и ноги одеялом, на котором она сидела. Она выглядела задумчивой, печальной и подавленной.

– То, что я сказал, правда.

– Что именно?

– Что ты мне дорога.

– Иногда ты показываешь это весьма странным способом.

– Знаю, но обязательно исправлюсь.

И начнет он прямо сейчас.

Глава 12

Оливия никогда так не радовалась при виде придорожной гостиницы.

Ее платье – точнее, то, что от него осталось, – было насквозь мокрым, и она промерзла до костей. К грязной ткани и к волосам пристали соломины, туфлю она потеряла, а вторая так стискивала распухшую ногу, что ей, вероятно, придется разрезать ее, чтобы снять.

Но хуже всего, что сердце ее было разбито.

Быть может, Джеймс вовсе не тот мужчина, о котором она мечтала. Мужчина ее мечты не сделался бы холодным и отстраненным только из-за того, что она задала невинный вопрос о письме.

Единственное, чего ей хотелось, это вымыться, надеть чистую ночную рубашку, забраться в кровать, с головой укрыться одеялом и забыться глубоким сном до утра.

Джеймс принес ее в гостиницу на руках, как бы ни противилась ее гордость. Оливия слишком устала, чтобы спорить. Он поднялся со своей ношей по узкой лестнице и прошел по коридору до ее комнаты, даже не запыхавшись. Хилди открыла дверь и, едва только взглянув на Оливию, засуетилась.

– Ах ты боже мой! Положите ее на кровать. Нет, не на простыни. Впрочем, лучше посадите на стул.

Можно подумать, что это вовсе не ее хозяйка, а щенок, который прибежал со двора с грязными лапами.

Пока горничная рылась в дорожной сумке Оливии, Джеймс бережно усадил ее на твердый стул и провел костяшками пальцев по щеке.

– Я пришлю теплой воды для ванны и позову доктора.

– Ванна – это божественно, но с доктором давай подождем до утра. Быть может, к завтрашнему дню станет лучше.