Дерзкая любовница
Шрифт:
Он просто диву давался той власти, которую она приобрела над ним. Гарет так стремительно осушил бокал бренди, что на глазах выступили слезы.
– Добрый бренди приятно пить не спеша, смакуя, Гарет. Похоже, нынче вечером ты совсем не владеешь собой, – доверительно произнес за спиной Эстебан.
– Ты преувеличиваешь, Эстебан, – презрительно отвечал Доусон. – Ведь всего несколько минут назад я чуть не свернул шею вашему надутому Фелипе Алеману, однако сумел сдержаться.
– Ах, ты сумел сдержаться… Ну что ж, отныне это тебе будет удаваться легче, чем до сих пор…
Последовавшую
– Как прикажешь тебя понимать, Эстебан?
– Понимай что так, что тебе не придется больше охаживать Анжелику. Она сама решила верно и преданно служить своему хозяину.
– А под хозяином ты подразумеваешь…
– Конечно, я подразумеваю себя и только себя! Мы имели обстоятельную беседу после вашего возвращения, и в итоге она униженно благодарила меня за великодушно предоставленную возможность снова служить мне верой и правдой. Признаюсь, это была весьма трогательная сцена.
– Я тебе не верю.
– Какое несчастье! Впрочем, ты можешь услышать это из ее собственных уст. Нынче ночью она будет ждать меня на тропинке возле дороги. Это вполне подходящее место, и нам не составит труда найти такую же уютную полянку, как тебе этим утром. Я уверен, что Анжелика сумеет тебя убедить. О, она была чрезвычайно убедительна, когда захотела продемонстрировать мне…
– Ублюдок!
– Гарет, ты удивительно несдержан сегодня! – раскатисто захохотал Эстебан.
– Я не верю ни одному твоему слову!
– Ну что ж, придется тебе поверить Анжелике! У входа в гостиную поднялась суета, и Эстебан с сияющей улыбкой обернулся. Появились дамы, и Аррикальд поспешил к ним, не спуская глаз со взволнованного личика Долорес Валентин.
Облегченно вздохнув, Анжелика расставила на полке последние тарелки и боязливо покосилась на Кармелу. Старая повариха явно разочаровалась в ней. Теперь Анжелика потеряла свою единственную союзницу в замкнутом мирке кухни. Кармела сегодня почти не разговаривала с молодой кухаркой. Зато ревностно исполняла указания донны Терезы и ни на минуту не спускала с нее глаз. Обязанности горничной велели исполнять Хуаните, которая, судя по злорадной ухмылке, намеревалась извлечь из этого немало пользы.
Гарету Доусону будет намного проще столковаться с Хуанитой, нежели с нею. Почему-то эта мысль усугубила давящую на сердце тоску. И воспоминания о его колдовских ласках, о сильном, горячем теле, нежном, молящем шепоте…
Нет! Она должна помнить только о том, как этот голос интересовался ее ценой! И в глазах у Гарета Доусона светилась похоть, откровенная похоть – вот пусть Хуанита ее и удовлетворяет!
Отругав себя за глупые мысли, Анжелика придирчиво осмотрелась. Да, везде чисто, все на местах. Вот и Кармела устроилась передохнуть в своем любимом кресле у очага – неулыбчивая, молчаливая. Анжелика набралась храбрости и спросила:
– Кармела, есть еще какие-то дела или я могу идти? Темные усталые глаза кухарки были полны такой грусти, что Анжелика не вытерпела, опустилась на колени возле кресла и горячо взмолилась:
– Кармела, пожалуйста, выслушай меня! Все остальные давно осудили меня раз и навсегда. Но ты была такой доброй ко мне,
Широкая тяжелая ладонь накрыла ее руку и похлопала в знак утешения:
– Не переживай из-за меня, Анжелика. Вот я сейчас сидела в этом кресле и советовалась с собственным сердцем. Все мы – жертвы в руках судьбы, не так ли? Ты молода, красива и рождена в грехе – но в глазах твоих светится чистота. Вряд ли жизнь позволит тебе остаться такой, но не мне тебя судить. Ты добрая, хорошая девушка. Ты была и осталась такой же, независимо от того, что было или не было с тобой вчера.
– Спасибо, Кармела, – с чувством промолвила Анжелика и собралась было встать, однако рука поварихи удержала ее.
– Анжелика, ты не должна обижаться на мою нынешнюю строгость. Ведь это твое спасение!
– Мое спасение?..
– Да, Анжелика. Находясь под моим надзором, ты укрыта от глаз других людей, которые потребуют от тебя намного больше, нежели услуги простой кухарки! – Анжелика потупилась. – И нечего стыдиться чьей-то невоздержанности, Анжелика. Подчас мы лишены возможности сохранить чистым свое тело… но всегда остается возможность сохранить чистой душу!
– Кармела…
– Молчи, Анжелика, – улыбнулась ей Кармела. – Было время, я тоже была красива и желанна. И подобно тебе лишена права выбора… – (Анжелика удивленно округлила глаза.) – Вот только я не захотела сохранить ребенка, который стал бы свидетельством моего греха. Потом я вышла замуж, но мне больше не суждено было зачать дитя. И с того самого дня, как ваша семья появилась в Реал-дель-Монте, я не переставала жалеть твою мать, пережившую такой позор. Однако теперь я ей завидую!
– Кармела… прости…
– Нет, Анжелика, это я должна просить прощения… прощения за то, что не в состоянии предотвратить несчастья, которые может навлечь твоя красота. Но знай, что у тебя есть друг, и не обижайся за сегодняшнее. Я оплакивала свою судьбу и могла показаться слишком суровой и мрачной.
Анжелика поспешно выпрямилась, чтобы не дать волю подступившим слезам, и прошептала, робко коснувшись натруженной руки:
– Спасибо, Кармела.
Несколькими минутами спустя она уже вышла через заднюю дверь, надеясь под покровом сумерек благополучно добраться до дома. Признания Кармелы растрогали девичье сердце, и она вздохнула.
Откуда-то из темноты вдруг вынырнула рука и грубо схватила ее. В ноздри ударил знакомый запах, и она закричала.
– Нет, Анжелика, не надо… – Эстебан завел ей руки за спину и прижал к себе. – Тебе ни к чему вырываться. Это же я… я, который спас тебя от увольнения… человек, которому ты стольким обязана!
Анжелика бессильно обмякла и подняла глаза. К горлу подступила тошнота.
– Вот так, Анжелика. Мы связаны теперь крепко-накрепко, не так ли? От меня зависит твое будущее и будущее твоего брата! Да и я привязан к тебе желанием, которое ты сумела разбудить во мне, Анжелика! Вот и выходит, что нам никуда друг от друга не деться, верно?