Дерзкая темная ночь
Шрифт:
Бегу назад в гостиную и чуть не падаю, поскользнувшись на деревянном полу в своих носках и успев схватиться за стену как раз в тот момент, когда Оливер, стоя ко мне спиной, смотрит в огромные мансардные окна. Он тянется рукой за спину и снимает футболку через голову.
О.
О-о-о.
– Ох, – тяжело вздыхаю я.
Он резко разворачивается и смотрит на меня, выражение его лица становится подавленным.
– Мы так не будем? О боже, мы же не будем так. Только лицо
– Все в порядке, – наконец выдаю я, уставившись на карандаш в своей руке, будто проверяя, хорошо ли тот заточен. Я смотрю на него так пристально, что уже могла бы поломать его силой взгляда. Оливер. Без футболки. У меня в гостиной. – Это совершенно нормально, я имею в виду, это очень даже хорошо – нарисовать тебя без футболки, потому что так я смогу больше сосредоточиться на деталях мышц, волос и… – Я прокашливаюсь: – И прочем.
Он отбрасывает футболку и смотрит на меня, словно хочет убедиться, что я уверена:
– Ладно.
Я сажусь на диван и впиваюсь взглядом в него, стоящего у окна. Он смотрит куда-то вдаль, совершенно спокоен. Не то что я, ощущающая, что мое сердце вот-вот выскочит через горло. Дольше, чем должна бы, я трачу время на его грудь, на ее очертания: идеальные круглые маленькие соски; карта мышц, состоящая из квадратов, прямоугольников, стремительных линий и острых углов. Треугольник, где его тазовые кости встречаются с мышцами. Я чувствую, как он смотрит на меня, когда я рисую полоску темных волос ниже его пупка.
– Мне снять джинсы?
– Да, – не подумав, отвечаю я и тут же вскрикиваю: – Нет! Нет. Господи боже, так нормально.
Мое сердце еще никогда не грохотало так тяжело.
Он выдает кривоватую полуулыбку. Мне не жаль потратить и год, чтобы воспроизвести на рисунке точную форму его губ в этот момент.
– Я действительно не против, – тихо говорит он.
Дьявол на моем плече говорит мне: «Давай! Соглашайся. Твой геометрический стиль будет неполным без изображения его ног. Это поможет».
Ангел же просто пожимает плечами и смотрит куда-то в сторону.
– Если ты уверен, – говорю я, затем, откашлявшись, поясняю: – Ты же знаешь, мне не очень удаются ноги и…
Уже расстегнув одну пуговицу ширинки, он стягивает ткань вниз, одновременно с этим я слышу легкие щелчки расстегивающихся остальных пуговиц.
Для нашей дружбы было бы правильнее, отведи я взгляд, но я не могу.
– Лола?
Мне стоит титанических усилий перевести взгляд на его лицо: «Да?»
Ничего не отвечая, он удерживает мой взгляд, стаскивает джинсы с бедер и отпихивает их в сторону.
– Да? – повторяю я. Я дышу слишком тяжело. Должно быть, это заметно.
Сейчас все по-другому. Сегодня утром произошло нечто, вышедшее за
– Как ты хочешь?
– Хочу…
– Чтобы я встал.
– О-о. – Я откашливаюсь. – Прямо здесь будет хорошо.
– Я не пересвечен?
Есть немного, но я не доверяю сейчас сама себе, чтобы попросить его куда-нибудь передвинуться.
– Я могу и сесть, – предлагает он.
– Лучше просто ложись или. – Я резко останавливаюсь, когда до меня доходит, что я сказала. Вот дерьмо. Или сядь. Сидя будет прекрасно. В общем, как угодно.
С легкой загадочной улыбкой он идет к ковру в центре комнаты и ложится посередине огромного солнечного луча.
На панно изображена девушка, смотрящая на парня, и ее кожу ласкают языки голубого пламени.
Скрестив ноги в лодыжках, Оливер складывает руки за головой и закрывает глаза.
Член.
ЕГО ЧЛЕН.
Это все, что я могу видеть.
Он там, под его боксерами, наполовину твердый и, очевидно, не обрезанный; он как продолжение линии его бедра.
Господи боже мой.
Он большой. И если станет тверже, то может выбить женщине все зубы, когда он трахнет ее рот.
Я склоняю голову, а моя рука зависает над бумагой. Почему он почти твердый? Такие мужские штуки случаются всякий раз, когда их рисуют? Вероятно, так. А каково это – потрясающе или дико неловко?
Думаю, у Оливера первый вариант, потому что вы только посмотрите на него, ну то есть я имею в виду его самого. Оливера, конечно.
– Лола? Ты в порядке?
Точно. Ему ведь слышно, когда я не рисую. Я усаживаюсь на диване поудобнее и начинаю порывисто прорисовывать каждую деталь его тела: темные волоски на ногах, лепнину мышцы бедер, глубокие бороздки у бедер и да, его очертания под тканью боксеров.
Я изрисовала десятки страниц, чтобы ухватить каждый штрих и позже выполнить в цвете. Мои руки перепачкались углем, а пальцы онемели от быстрой и напряженной работы.
– Перевернись на живот, – прошу я.
Он делает, как я сказала, и я успеваю поймать момент, как напрягаются мышцы его бедер, когда он резко приземляется на ковер. – с инстинктивным выпадом вперед.
Каждый мускул в моем теле сжимается в ответ: умоляющее желание улететь за пределы Галактики.
Слева я замечаю шрам, пересекающий несколько ребер.
– Что это за шрам?
– Упал с велосипеда в ту первую поездку, – бормочет он, имея в виду «Разъезжай и Сооружай», когда он познакомился с Анселем и Финном и они вместе колесили по Штатам и строили по пути дома для малообеспеченных семей.