Дерзкая
Шрифт:
– Напрасно на это рассчитываете.
Малден задумался.
– И что это может означать?
Питер пожал плечами – прямо-таки образец полного безразличия. С таким великолепным наставником он стал настоящим мастером демонстрировать бесстрастность: Ева раздавала подобные навыки как пилюли, по пять-шесть за то время, что сгорает свеча на одну отметку. Даже сейчас, в темноте и на холоде, подвергаясь опасности, он не мог думать о Еве без улыбки. Боже, как он по ней скучает!
– Возможно, мальчик не один.
– Вы имеете в виду ту девушку? – Взгляд Малдена сделался еще пристальнее.
– Нет,
Они некоторое время молча сверлили друг друга взглядами, а потом Малден щелкнул пальцами и его воины шагнули вперед.
«Выстроились в ряд как утки», – подумал отец Питер, а Малден тем временем отдал приказ:
– На юг, потом на запад, к постоялому двору, и смотрите в оба. Схватить обоих и доставить ко мне в Грейшес-Хилл.
С топотом воины ушли, оставив с Малденом одного охранника.
– Мне становится нехорошо, когда я вижу, что погибают добрые люди, – покачал головой отец Питер, но затем просиял: – Но ведь ваши люди не добрые.
– Нет, они не добрые. – Натянув до подбородка тонкое шерстяное одеяло, Малден лег на бок.
Священника снова настиг приступ кашля. Он знал, что умирает: это тянулось вот уже несколько лет – сначала было легкое покашливание, потом к нему добавилось немного крови, затем кашель стал постоянным, и сколько бы Ева ни готовила разных настоек и чаев, ничего не помогало. Ему надоели чаи, надоело бояться: теперь мысль о смерти вызывала… грусть. Белый рыцарь на коне, скачущий к нему, больше не пугал. Что пугало его, так это мысль, что Ева и Роджер останутся незащищенными и, что еще хуже, неподготовленными.
Малден, не открывая глаз, заговорил:
– В окружении всех этих заблудших душ вы, святой отец, должно быть, испытываете желание сгореть в пламени праведного гнева.
– Мне случалось видеть души и пострашнее этих, Малден. Вы не производите на меня впечатления.
– Когда, священник?
– При дворе Иоанна.
– Значит, вы, должно быть, надеетесь, что повстанцы предложат лучшую цену, – хрипло рассмеялся Охотник.
– Я надеюсь, что вам попадут стрелой в глаз и вы свалитесь с лошади в глубокую реку.
Малден открыл глаза, взглянул на священника и, снова опустив веки, проговорил:
– Возможно, когда-нибудь ваше желание осуществится.
Отец Питер, глядя в ночное небо, заметил:
– Это не желание, это молитва.
Малден повернулся и натянул одеяло на грудь.
– Господь не слушает таких, как мы, святой отец: я понял это много лет назад. Доказательства вокруг вас. А теперь спите: нам предстоит долгая дорога. Когда доберемся до Грейшес-Хилла, я покажу вас одной женщине, повивальной бабке, – она вылечит ваш кашель.
Глядя в темное небо, Питер прислушивался к затихающему топоту копыт. Как далеко могли быть Ева и Роджер? Ему казалось, что его сердце так сжато, что с неимоверной силой растягивает накинутую на него веревочную петлю. И есть ли у них шанс спастись, если эти опытные вояки все-таки их обнаружат?
Оставалось только надеяться, что его завуалированные угрозы имели зубы и способность сделать так, чтобы Ева, с которой Господь сыграл злую шутку, дав ей один божественный дар: нести свет в любую тьму, – а затем погрузив ее в эту тьму,
Глава 24
Ева молча сидела у костра, закутавшись в плащ Джейми, а он сам, прислонившись спиной к стволу поваленного дерева, вытянув перед собой длинные ноги и положив сплетенные пальцы на живот поверх прикрывавшей его легкой накидки, спал. Во всяком случае, глаза его были закрыты, но Ева знала, что при малейшем шорохе он тотчас проснется.
Из-под черного сюрко на мускулистых руках выглядывала кольчуга, и ее плоские металлические звенья походили на чешую какого-нибудь земноводного. Даже в столь расслабленном состоянии выглядел Джейми монументально.
Совсем не к месту у нее появилось желание просунуть руку между его бедер, как засовывают маленький кусочек пергамента между дверью и косяком, и почувствовать его тепло: «А оно там есть», – с тоской подумала она.
Как долго можно чего-то хотеть, даже не зная об этом? Ева хотела очень долго, и теперь все ее тайные мечты были перед ней, воплощенные в нем, Джейми.
Она чуточку скосила глаза на его переплетенные пальцы, покоившиеся на твердом плоском животе. Что он сделает, если она сейчас подойдет и опустится на колени возле него? Выхватит нож и приставит ей к горлу? Схватит ее как рыбу? Потребует ответов, которые позволял до сих пор утаивать?
Ева была не настолько глупа, чтобы думать, что обманула его своими рассказами. Но и себя не обманывала. Она не была наивной и понимала, когда мужчина хочет женщину, и знала, как женщина может хотеть мужчину. И в данный момент Ева была как раз именно такой женщиной. Да, желание просунуть руку между его бедрами соблазнительно; вопрос в том, что она намерена делать потом.
На этот вопрос ответа не было. Конечно, она никогда не посмеет признаться Джейми, что жаждет его прикосновений, но этот порыв, это желание приводили ее в крайнее замешательство – как уроки отца Питера, направленные на то, чтобы заинтересовать, начинались с малой крупицы знания, в котором она была уверена, а затем уже приводили к осознанию, что, оказывается, ей абсолютно ничего не известно о самых обыкновенных вещах.
«– Ева, кто может принести больше всего вреда своим врагам, а пользы – друзьям, во время болезни?
– Врач.
– А от кого больше всего пользы и больше всего вреда в море во время шторма?
– От лоцмана.
– Значит, когда море тихое, врач не нужен?
– Ну конечно, нужен.
– А лоцман в спокойном море?
– Очень нужен.
– Очень нужен, Ева».
Ей хотелось опуститься на колени перед этим мощным богом, распустить шнурок его лосин, прижаться губами к твердому животу, провести пальцами вверх по груди. И тогда он, может быть, положит руки ей на плечи и наклонится поцеловать? Обхватит руками за талию, поднимет и усадит к себе на колени, раскроет ей губы своими губами и поцелует, как тогда в таверне? Трепет волной прокатился по ее телу.