Дерзкий рейд
Шрифт:
— Всевидящий ты, как святой, — улыбнулся Малыхин, и на душе у него стало тепло.
— Ладно, ладно, дрыхни. После середины ночи разбужу.
Валентин с удовольствием закрыл глаза, впервые за неделю представился случай по-настоящему вздремнуть. Правда, он спал, вернее будет сказать, пытался приучить себя спать на тряской повозке днем, но от такого спанья только башка становилась чугунной и гудела, как колокол, и нудно ныло тело.
— Спасибо, братишка…
И Малыхин, едва опустил веки, сразу уснул, погрузившись в теплую
«Отключился в момент, — сочувственно подумал о нем Колотубин. — Вымотался крепко, видать, на одних нерпах держался. Спи, друг, спи… Нам с Джангильдиновым тоже не сладко даются каждые сутки, но мы с ним по очереди успеваем подрыхать».
Колотубин лежал на боку и ощущал, как от земли шла теплота, словно зимою от разогретой лежанки. Над головою тихо мерцали огромные, необычно яркие звезды. Он никак к ним не мог привыкнуть, хотя уже какую неделю идут пустыней. Все кажется, что звезды нарочно спускаются над степью и на своем мигающем языке, пока еще непонятном, но чем-то похожем на телеграфные тире и точки, разговаривают с Землей. На каторге, в Сибири, Степан слушал многих ученых-революционеров. Один даже, помнится, как-то повел разговор об иных мирах, о жизни на других планетах.
Степан смотрел на звездное небо, на светлую полосу Млечного Пути, всю утыканную малюсенькими, как острие иголки, светящимися точками, и думал-гадал, где же там в пространстве, на какой звезде есть человеческая жизнь. Он выискивал звезды неяркие, бледные, потому что на ярких звездах никакой жизни быть не может, там сплошное огненное море, как в доменной печи, где клокочет расплавленный металл.
Вдруг сбоку, чуть в стороне, где стояли арбы и повозки, раздался крик человека, потом грохотнули один за другим два выстрела.
Колотубин рывком вскочил на ноги ж, расстегивая деревянную кобуру, пригнувшись, побежал на выстрелы. Впереди него большими скачками, с винтовкой наперевес, мчался Чокан. Лагерь пришел в движение. Бойцы вскакивали, сонные и злые, яростно щелкали затворами.
Малыхин сначала не понял, что произошло, не мог сразу скинуть цепкую пелену сна, здорового и крепкого. Но через секунду уже овладел собой и с наганом в руке бежал к темнеющим повозкам, чертыхаясь и матерясь. За все время один раз прикорнул, и — на тебе! — самое главное произошло без него.
Там уже была толпа. Оттуда слышалось:
— Задержали переодетого беляка!
— Одного ухлопали!
— Двоих задержали!
Когда Малыхин, работая плечами, протолкался в тесный круг, то увидал Колотубина и белесого красноармейца с американской фамилией, которого нашли в песках вместе с туркменом Мурадом. Тот, мешая русские и английские слова, быстро говорил комиссару, размахивая руками, как бы показывая:
— Они сволочь! Два сволочь! Я их бил по-боксерски…
Одиноко вспыхивали спички, зажженные красноармейцами, и при их неярком свете Малыхин увидел на земле распростертых Кирвязова и Звонарева.
— Это нокаут, — пояснил Джэксон. — Понимаешь, боксерский нокаут.
— Ты их убил?
— Зачем убивать? Боксерский нокаут, понимаешь? Удар — бах! — и голова совсем пьяный… Два сволочь, белый гад! — возбужденно говорил боксер, связывая поясным ремнем Звонарева. — Вяжите барона.
Принесли пучки сухого боялыча, он вспыхнул ярким пламенем, стало светло. Чокан накинулся на Джэксона:
— Ты что, в своем уме, американский шайтан! Это же чекист. Большой человек! Большой начальник!
— Он враг. Совсем не чекист. Я сам слышал! Сидней говорит правду-матерь, товарищ.
Чокан, оттолкнув боксера, хотел было уже развязывать руки Звонареву. Но тут Кирвязов, раненный в грудь, пришел в себя и крикнул, указывая на Звонарева:
— Братцы, эта белая зануда меня хотела прикончить!
— Сам ты белая гадость! Барон! Хотели Малыхина отравить! — не унимался Джэксон и повернулся к помрачневшему Чокану: — Давай веревку!
Пришли Джангильдинов и Жудырык, бойцы расступились перед ними. Выслушав боксера, Алимбей нахмурился: американцу трудно было не верить, так искренне он негодовал. Но Джангильдинов также хорошо, кажется, знал чекиста Звонарева, который всегда отличался непримиримостью к врагам. Знал и Кирвязова, исполнительного бойца и партийца.
— Сами разберемся, товарищи.
Малыхин энергично замахал руками на обступивших бойцов:
— Расходись, ребята! Расходись! Досматривайте сны, братишки!
Через несколько минут около костра стало пусто. Бойцы отправились досыпать. Остались лишь часовые, Колотубин, Малыхин, Джэксон. Колотубин подбросил в костер сухих стеблей.
— Выкладывай, товарищ, как было дело? — спросил Джэксона Малыхин.
Сидней, немного волнуясь, снова повторил свой рассказ. И про бессонницу, и про прогулку, и неожиданно подслушанный разговор на английском языке. И о ссоре между Кирвязовым и Звонаревым, о том, что чекист почему-то называл Кирвязова бароном, и как Звонарев стрелял в Кирвязова, а он, Сидней, бросился на него, выбил браунинг и двинул так, что тот свалился мешком, и потом пришлось еще стукнуть Кирвязова, который, хотя и был ранен, кинулся сзади с кинжалом на боксера.
И только теперь собравшиеся обратили внимание на то, что на спине красноармейца, у левой лопатки, темнело на гимнастерке расплывающееся пятно.
Малыхин сразу сообразил: этот американец, получивший удар в спину, врать не будет. Звонарев — гнида.
Окончательно помог разобраться в ночном происшествии сам Бернард. Приходя в себя после нокаута, еще в полубессознательном состоянии, он вскрикнул на своем родном языке:
— Что со мной!.. Ужасно трещит голова… Бой, принеси виски с содовой!