Дерзкое ограбление

Бонниер Йонас

Сами кивнул. У него есть знакомые, зарабатывающие на скачках. Люди, с которыми он вырос, и не только: завсегдатаи кабаков, почти знаменитости, мафия.

– Понятно. И что ты хочешь сделать?

– Исключение – скачки в честь принцессы Дианы. Они всегда проходят в начале лета и в этом

году совпадают с юбилейным забегом жокей-клуба. Понимаешь? Десять миллионов наличными нам обеспечены, а может, и больше. И все так же без ментов и охраны.

– Десять миллионов?

Сами не мог скрыть разочарование: при планировании дела размер добычи часто преувеличивают, что и пытался сейчас сделать Тоомас Мандел. А, значит, на деле там окажется миллионов пять, и эту сумму придется поделить на несколько частей.

– Не так много, – согласился Мандел, – но и риск небольшой.

– Что? Скакать верхом до лодочной станции – небольшой риск? Да что ты несешь?

– Я же сказал: уйти оттуда верхом – только один из способов, – огрызнулся Мандел. – Забудь об этом, я найду другие варианты.

Принесли салат, и Сами невольно констатировал две вещи: во-первых, что кухня здесь не способствует привлечению гостей, во-вторых, что время идет, а Мандел так и не придумал ничего лучше, чем ускакать с добычей на лошади, как какие-нибудь ковбои.

* * *

Тем же вечером Сами позвонил Мишелю Малуфу и назначил встречу на завтра. Он думал, что получится ускользнуть на пару часов в районе обеда, но Карин проснулась с мигренью и ему ничего не оставалось, как взять младенца с собой. Они никак не могут определиться с именем, как и в прошлый раз. Когда он ушел, Карин расслабилась: теперь можно опустить жалюзи

в спальне и погрузиться в темноту – единственный способ победить мигрень. С Йоном осталась ее мама.

Сами оставил коляску дома: в метро с ней ужасно неудобно. С укутанным в несколько слоев ребенком на руках – хотя шла уже вторая неделя мая, температура не поднималась выше десяти градусов – он дошел до метро и сел в поезд до Шерхольмена. Непонятно, что младенец может увидеть в черных туннелях, но сын как завороженный смотрел в окно во время всей поездки. Когда пришло время выходить, уставший малыш заснул.

Они встретились у магазина обуви в торговом центре. С теплым кульком на плече Сами непринужденно протянул правую руку. Малуф рассмеялся:

– Он живой?

– Заткнись!

Но Малуф и не думал останавливаться:

– Понятно, понятно. Хотя, если подумать… Пачино не стал бы…

– Я не Аль Пачино, – перебил его Сами.

– Да уж, он и сам больше не Аль Пачино, – согласился Малуф.

В торговом центре было малолюдно, что не странно для четверга – сегодня здесь вряд ли побьют рекорд продаж. И все же отдельные покупатели останавливались у витрин, сидели в кафе, заходили в магазины – их было достаточно для того, чтобы никто не обратил внимания на странную парочку: низкого ливанца и крупного иракца с ребенком на плече.

Сами снял с малыша комбинезон, как банановую кожуру, и теперь он свисал с ног.

– Я много думал.

Малуф кивнул: он занимался тем же. Он не знал, можно ли назвать это планом – скорее, кусочками пазла, разбросанными в голове до тех пор, пока их не соберут.

Конец ознакомительного фрагмента.