Десант на Эльтиген
Шрифт:
Легкобомбардировочный женский авиаполк под командованием майора Бершанской базировался на Тамани. Он имел на вооружении самолеты По-2. Маленькие самолетики, с небольшой скоростью шедшие с выключенными моторами на небольшой высоте, практически оказались неуязвимыми для вражеских зениток и могли с большой точностью сбрасывать груз. Летчицы совершали за ночь десятки рейсов в Эльтиген. Противник злился, вел бешеный огонь, но так и не смог сбить ни одного самолета.
Мы стали получать с Большой земли, хотя в ограниченном количестве, но все, что нужно: боеприпасы, продукты, медикаменты, одежду. Прекрасный пример взаимодействия в бою! А то, что рука, оказывавшая помощь, была девичья… Каждый фронтовик понимает, что это означало для солдата.
Однажды утром ко мне в блиндаж зашел сияющий дивизионный инженер.
— Что случилось? — спросил я.
— Сегодня ночью нам
— А как вы узнаете, кто из них вчера сбрасывал?
— Я запомнил ее голос. Перед тем как сбросить груз, она крикнула: "Братишки, привет вам с Большой земли!" Такой приятный голос, до сих пор в ушах звучит!
Передо мной письмо Героя Советского Союза летчицы Ларисы Николаевны Розановой:
"…Я помню отважных десантников, превративших крохотный Эльтиген в неприступную крепость. Помню, Василий Федорович, как мы загружали наши маленькие тихоходные самолеты мешками с драгоценном грузом: сухарями, картофелем, сушеной рыбой, мукой, автоматами, патронами, снарядами, медикаментами — и сбрасывали все это вам. Летчики и штурманы авиаполка с радостью отправлялись на Эльтиген.
Сложность полета была в том, что груз необходимо было сбросить точно в квадрат, обозначенный небольшими кострами. Отклонишься на несколько десятков метров — и кусай губы! — мешок в руках гитлеровцев. Заберешься повыше на 1600–1800 метров, затем выключишь мотор и планируешь, чтобы к берегу подойти неслышно. В момент выхода на цель идешь над головами фашистов всего на высоте 40—50 метров.
Точно по маршруту мы с Лелей Радчиковой пересекли косу Тузла и, опускаясь ниже и ниже, направились к Эльтигену. Расчеты не подвели. Через 15—17 минут мы вышли чуть севернее вашего плацдарма, пролетели немного над берегом и вскорости увидели пылающий костер. Десантники выложили его как ориентир в центре небольшого двора. Двор был огорожен белой каменной изгородью, и даже в темную ночь белый прямоугольник хорошо просматривался с воздуха.
Очень хотелось сбросить груз прямо в руки ребятам. Учитывая силу и направление ветра, снизились до 30 метров и сбросили-таки прямо к костру! Вначале — два мешка, а со второго захода еще два.
Первый заход, обошелся благополучно. Лишь на конце правого крыла появилось несколько пробоин. Но на втором заходе обрушился такой шквал огня из пулеметов, автоматов и даже минометов, что до сих пор удивляюсь, как нам удалось вырваться. Пробоин на самолете оказалось очень много, к счастью, в мотор ни одна пуля не угодила, и мы, развернувшись над головами фашистов, благополучно ушли.
Когда все было позади и Эльтиген уже был далеко, начали дрожать руки и ноги. Чтобы отвлечься, я спросила штурмана:
— Леля, что ты там кричала братишкам?
— Я им крикнула: "Полундра, принимай картошку!"
— Ведь в мешках были снаряды, разве ты не заметила? И почему «полундра»?
— Ничего ты, Лорка, не понимаешь… Полундра — это что-то морское, а что были снаряды, а не картошка, это, может, еще лучше. Словом, я их немножко подбодрила.
— Представляю! Услышали такой писк, сразу духом воспрянули!
— Ты смеешься, Лорка, а ведь правда же, им приятно. Даже если слов не разобрали, все равно приятно…
…Пятьдесят минут, показавшихся вечностью, длился полет до аэродрома. Пятый полет за ночь. Ужасно утомительно вести самолет только по приборам, да еще таким несовершенным, какие стояли на По-2. Добейся по ним правильного режима полета, не видя земли или горизонта!
А на следующую ночь снова все наши экипажи один за другим, взяв груз, отправились на Эльтиген. Кроме снабжения, самолеты оказывали десанту и боевую помощь. Бомбили передний край фашистов и их корабельные дозоры. Немецкие суда рыскали по проливу, обстреливали Эльтиген и, главное, совершенно не подпускали к берегу наши катера. Мы освещали море светящимися бомбами, разыскивали врага и бомбили его. Бывало, раз, другой, третий развернешься и ходишь вдоль берега, а катеров нет. САБ сгорает быстро: высота мала, и бомба, еще горя, опускается в воду. Штурман Захарова сбрасывает вторую и третью, и снова мы ходим и ищем. Часто так и не находили. Немцы на это время покидали зону, опасаясь бомбометания. А нам того и нужно: катера из Тамани могли прорваться к плацдарму".
Девушки-летчицы доставляли нам не только патроны и воблу. Иногда в белый прямоугольник колхозного
Письма… В дни ноябрьской блокады они были для нас дороже хлеба. Как-то мы с Копыловым возвращались с берега, шли мимо саперной роты. Увидели группу солдат. Человек пять окружили молодого сапера.
Мы подошли. Солдаты встали.
У того, который был в центре кружка, — письмо в руке.
— Как фамилия?
— Крюков, товарищ комдив.
— Поди, от невесты письмо?
— Угадали, товарищ комдив, — от Веры.
— Из какой же местности?
— С Кубани, она у меня казачка!
— Значит, землячка? Может, и нам разрешишь послушать?
Крюков смутился, однако стал читать сначала:
— "Здравствуй, дорогой мой, вечный друг Андрей Федорович. Посылаю я тебе чистосердечный привет и желаю, Андрюша, лучших успехов бить ненавистного врага. Ты писал мне, как мы живем? Живем мы неважно, проклятый немец разорил нас. Разорил он наши дома, как птичьи гнезда. Но ничего, Андрюша, мы приложим силы, чтобы к твоему приезду встретить тебя в новом доме. А сейчас хутор спаленный. Как он зашел с большака, так подряд все дома зажег и тушить не разрешал. Мы хотели тушить, они в нас начали стрелять из автоматов. Меня в руку ранили. Но эта рана, Андрюша, легкая…"
Я глядел на серьезное молодое лицо сапера со впалыми небритыми щеками и на его товарищей. Они слушали понимающе. Они сочувствовали Крюкову и его раненной бандитами невесте.
Чуть не сгорела любовь на войне.
Пепелище. Казачка с окровавленной рукой… Неожиданное воспоминание перенесло в далекие годы.
Гражданская была на исходе. Молодой тогда был казак Василий Гладков. Служил комвзвода. В Каменке подружился с девушкой. Грамотная, красивая девушка была Зина. Договорились: сбросим Врангеля в море — поженимся. Из Крыма полк шел по следам Махно. Дошел до Каменки. С каким нетерпением рвался я увидеть невесту. Въехал на улицу. Осадил коня. С ужасом вижу: вместо дома — пепел и обгоревшая труба. Зина, казачка моя! Соседи сказали, что пять дней назад тут ночевали махновцы. Пришли за Зиной, просватанной красному командиру. Отец в дом не пустил. Убили отца. Зина взяла револьвер. Одного «кавалера» она свалила, второй махновец выстрелил в нее.
— "Но эта рана, Андрюша, легкая", — читал сапер Крюков.
…Нет, не легкая рана досталась Зине. Умерла моя невеста. Сгорела в войне первая любовь казака.
Воспоминание пробудилось с такой силой, что захотелось сейчас же поделиться им с солдатами. Но я сдержался. Не следовало тревожить людей.
Сколько пепелищ придется еще им увидеть?
— "Андрюша, — продолжал чтение Крюков, — пишу тебе одна, но мысли у всех хуторян такие же. Бейте беспощадно фашистских гадов. Желаю вам успехов и чтобы остался жив, и мы снова заживем радостно, как раньше жили. Твоя навеки Вера".
Немцы начали очередной артналет. Все укрылись в траншее. Копылов, с его привычкой управлять настроением людей, сказал:
— Я тоже зачитаю вам письмо, товарищи. Мне его разведчики принесли. "Дорогой мой Фредди! Я сегодня получила письмо от тебя. Ты пишешь, что имеешь для меня темно-красную материю. Я полна нетерпения. Я только озабочена ботинками. Здесь нет ничего белого на высоком каблуке. Карточку получила, Фредди! Ты не должен ломать себе голову, что ты некрасив. Для мужчины это не самое главное. Целую тысячу раз, твоя Эмма".
— Сука! — определил Андрей Крюков, пряча свое дорогое письмо за пазуху.
— Вот, — сказал ему я, — когда вдумаешься в эти письма, то невольно напрашивается ответ, в чем наша сила. А у вас, товарищ Крюков, хорошая, видать, невеста. Будет к кому вернуться с победой. Будете отвечать, передайте и от меня привет и поклон.
В этот же день мы получили еще одно письмо, и тоже от девушек. Его принесли на КП дивизии. Оно было адресовано всему десанту.
"Героям-десантникам. Нам выпала честь доставлять вам боеприпасы и продовольствие. Мы не пожалеем сил и жизни, чтобы не оставить вас в беде. Для оказания вам помощи преодолеем все преграды на нашем пути. Шлем вам всем боевой привет. Женя Жигуленко, Полина Ульянова".
Пилот Жигуленко и штурман Ульянова часто летали в ноябре на Эльтиген, и их По-2 в 31-м полку научились различать по почерку полета.
Поскольку речь идет о боевых подругах, расскажу еще об одной встрече. В бою был ранен комбат Громов. Медсестра стрелковой роты 39-го полка Зина Мазина вынесла его из огня. Но по пути комбат погиб, а Мазину ранило. Теперь она находилась в медсанбате. Вечером я зашел туда.
В подвале врач провел в угол, приподнял край плащ-палатки, заменявшей занавес.