Десант. Повесть о школьном друге
Шрифт:
— Весла на воду… Вперед!
Размеренно движутся руки, сгибаются и разгибаются ноги, катятся банки по полозьям, все глубже дышит грудь. Лодка плавно набирает ход.
Освоившись, Леопольд входит в общий ритм. Он — седьмой номер, баковый. Перед ним сидит самый главный в восьмерке — загребной Володя Браило. Сложен, как молодой бог. Будто создан для академической гребли. Его весло вонзается в воду, как нож в масло. Товарищи по команде ему завидуют. И Леопольд тоже. Пожалуй, он не так силен и ловок, как Володя, случается, испытывает неудачи и, как другие, получает улыбчивые замечания от Леши.
— Рыжий-огненный, не тяни весло, —
— Толстяк, проводочку, проводку, — это Володе Гогитидзе.
— Гоша, резче. Руби капусту! — это Игорю Демьянову.
Достается и Леопольду:
— Ляпа, не зевай.
Наблюдательный, переимчивый, Некрасов быстро подстраивается, гребет в такт со всеми. Лодка ныряет под Крымский мост, одевается тенью, и сразу же ослепительно-ярко открывается Центральный парк культуры — гранитные трибуны, наполненные зрителями. Среди них, конечно, ребята и девчата из 7-й школы. Жаль, не разглядишь.
— Удар, подъезд, удар!
Пятеро из этой восьмерки не вернутся с войны, и только один — Игорь Демьянов — всю жизнь посвятит академической гребле, станет семикратным чемпионом страны, заслуженным мастером спорта, заслуженным тренером СССР.
Остались позади белокаменная беседка-ротонда, Зеленый театр. Вот и Нескучный сад с пышными куполами деревьев. Плакучие ивы склоняются над водой…
— Табань!
Скиф общества «Науки» выходит на старт. Выравниваются пять лодок. Некрасов, как и все гребцы, — на. «подъезде». Ноги согнуты в коленях, плечи до предела поданы вперед, лопасти весел зависли над зеленоватой гладью. Нервы — в нитку… Ну?
Глухой выстрел из пистолета, вскрик рулевого: «Вперед!» — и пошли. Восемь парней, точно связанных одной нитью, подкатываются и откатываются на банках, восемь лопаток впиваются в упругую воду, оставляя за собой белесые водовороты. Где-то в середине двухкилометровой дистанции одолевает усталость, сбивается дыхание, ноют поясница, плечи, слабеют запястья.
— Хорошо идем, — подбадривает Леша, — на полкорпуса впереди. Закрепим!
Летит скиф. Голубеет небо. Пластается серая лента набережной, пестрит многоцветие людских фигурок на берегу.
— Выигрываем почти корпус.
И вдруг — треск уключины. Толчок. Восьмерка стопорится, будто напоролась на невидимое препятствие. У Некрасова из рук вырвалось весло, колом ушло в воду. Это же — лещ. Он, Некрасов, «поймал леща». Позор! Ускользает, ускользает вперед коричневый борт соседней лодки. Все пропало! Нет, нет, не сдаваться. Изогнувшись, одним ловким рывком он выкручивает весло и в лад с товарищами бьет по воде. Удар, подъезд, удар.
— Ладно, — азартно шепчет рулевой. Его лицо с орлиным носом хищно вытягивается. — Внимание… Внимание… Спурт!
Как же так? Спурт совершают у самого финиша. Гребки без роздыха, из последних сил короткими могучими толчками гонят лодку. А тут еще сотни метров до финиша. Дотянем ли?
— Спурт!
Яростные удары. Бурная, самозабвенная работа. Исчезает из глаз всё — берег, деревья, вода, девушки на трибунах. Небо с овчинку. Сердце останавливается. Нет мыслей, сознания нет. Только бы исчерпаться до донышка. Удар, удар, удар… Финиша гребцы не замечают…
— Все. Суши весла.
Ребята откидываются на спины, ложатся, жадно глотают воздух.
— Выиграли!
Все отдыхают. Некрасов тяжко вздыхает: виноват, ох как виноват, поймал леща. Леша Смирнов утешает:
— Ничего. Бывает. Главное —
…Летом сорок четвертого года, в дни тягчайшего наступления в Белоруссии, Леопольд прислал с фронта письмо, в котором упомянул спортивное словечко «спурт». Должно быть, он вспомнил ту бурную гонку на Москве-реке в июне сорок первого года.
2
Минул прощальный школьный бал. Отпраздновав выпуск, группа одноклассников Некрасова отправилась в многодневный поход по дорогам Подмосковья. Навьючили на плечи объемистые рюкзаки, туристские палатки и отбыли по Белорусской железной дороге за сотню километров от столицы. Шагают и наслаждаются солнечными полями, лесами и перелесками. Звали в поход и Леопольда, но он остался в городе ради неотложных дел. Надо было усиленно готовиться к поступлению в вуз — на этот счет у него был выработан четкий план.
Этот план он принял вместе с приятелем детских лет Гришей Бакшеевым и с нетерпением ждал его приезда, назначенного на воскресенье. Гриша жил под Волоколамском, в старинном поселке Теряева слобода. Ровесник Леопольда, он тоже только закончил среднюю школу и нацелился в институт. С год тому назад приятели твердо решили поступать в «Корабелку» — Ленинградский кораблестроительный институт. Оба давно грезили морем. Читали о нем все, что могли достать. Не только полюбившиеся им повести и рассказы Джека Лондона, Станюковича и Новикова-Прибоя, но и, в меру понимания, сложные труды известного кораблестроителя академика Крылова. Они видели себя корабелами, творцами быстроходных пароходов, теплоходов, а то и больших крейсеров и миноносцев, а заодно и мореходами, плывущими по морям и океанам на построенных ими же судах. Сразу по окончании десятилетки оба послали в Ленинград документы. Оставалось запастись необходимыми учебниками, экипироваться и после вызова, на который ребята крепко рассчитывали, двинуться в путь.
Рано утром 22 июня приехал Гриша Бакшеев. Баскетбольного роста, круглолицый, улыбчивый, он, как и Леопольд, был полон радужных надежд. Мечта становилась явью. Встретившись, друзья повспоминали выпускные экзамены, разные школьные истории, потолковали о желанной «Корабелке» и, посчитав свои скромные капиталы, направились на Зацепский рынок, чтобы купить кое-что из одежды, а также чемоданы подешевле.
Когда переполненный трамвай «Б» привез их на Зацепу, ребята увидели большую недвижную толпу. В настороженной тишине отчетливо звучал голос Молотова. Он читал заявление Советского правительства о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз.
Война!
И Леопольд, и Григорий словно оцепенели. Вот он — рубеж, перелом судьбы. Только что жизнь разворачивалась радостно, сулила исполнение желаний, счастье… А теперь принимает иной оборот. Мечта не скоро исполнится, а может быть, и никогда.
— Да, — тихо сказал Бакшеев, — зачем нам чемоданы? Наденем солдатские вещмешки… И «Корабелки» не видать, как своих ушей.
— Одна дорога — в военкомат, — закончил Некрасов.
…Они расстались на Добрынинской площади, крепко пожали друг другу руки, — скоро ли еще свидятся? — и Леопольд повернул на Ордынку. Ему всегда хорошо думалось на тихих улицах, в уютных переулках Замоскворечья. За школьные годы он исколесил их все, но особенно любил два переулка — Старомонетный и Первый Спасоналивковский. И на этот раз он медленно прошел по ним…