Десантура-1942. В ледяном аду
Шрифт:
– Слышите? Кажется, бой начался!
И впрямь с юга донеслись звуки стрельбы, а потом и разрывов. Грозный грохот войны. И сон пропал совсем. Слишком уж тревожно стучали сердца в такт зловещей музыке далекого боя.
– Что-то рано начали… И слышно хорошо. Близко совсем…
Девушки замолчали, вслушиваясь в канонаду.
– А у меня парень еще летом пропал без вести, в сентябре извещение пришло, – сказала Вера. – Вот я и пошла добровольцем, в тыл просилась к немцам. В разведшколу. Думала, вдруг
– Ну, вот ты и в тылу немецком…
Вера только вздохнула в ответ. Потом допила чай и сказала:
– Девочки, я в туалет. Кто со мной?
Холод, постоянный холод. Днем и ночью. В результате, как ни спасайся, цистит. Это в лучшем случае, если чего другое, женское, не отморозишь. Достаточно кружки чая выпить – и все, уже прижимает внизу живота. И жжет. А бежать некуда – кругом мужики. И какими шалями ни обматывай живот и поясницу…
– Я с тобой, – сказала Наташа. – Девчат, подождете?
Отошли подальше от лагеря.
– Давай подержу, – Вера взяла Наташкин «ППШ». Неудобно с автоматом в кустиках присаживаться в сугроб. Да еще снимать полушубок, расстегивать комбез, вытаскивать из вещмешка вату…
– Вер, я все. Давай покараулю.
Наташка отошла чуть в сторону, по натоптанной уже девчонками тропинке. Это ее и спасло.
– Хальт! – с разлапистых елей слетел снег, обсыпав вышедших из-за деревьев немцев. В белых маскхалатах, белых касках, с оружием, обмотанным бинтами.
– Верка, немцы! Скорей! Скорей, Верка! – завизжала от испуга Наташка и выпалила очередью одного из автоматов. Конечно, не попала. Держа две тяжеленных железяки, с одной руки редкий мужик бы попал. Пули ушли куда-то вверх. Но немцы попадали, заорав, и открыли пальбу.
Пули свистели и шипели, взбивая снежные фонтанчики. Наташка упала тоже, ткнувшись лицом в сугроб. Потом приподнялась на локтях и дала короткую очередь. Еще одну…
– Верка! Верка!
– Наташка, беги!! Аааа!! – И крик внезапно оборвался. Довгаль встала на колено и от отчаяния выпустила сначала один диск, а потом другой в сторону фашистов, а потом побежала к лагерю. За подмогой.
Она так и не узнала, что случилось с Верой. Потому что этот немецкий взвод был не один. Лагерь раненых атаковали с трех сторон, воспользовавшись тем, что бригада вся ушла на юг.
Немцы знали об операции, как позже сделали вывод старшие командиры. Знали время, знали маршруты, знали силы. Но это будет позже, а сейчас раненые, врачи, фельдшера и комендантский взвод отбивали атаку немецких егерей.
Раненные в руки – стреляли с одной руки.
Раненные в ноги – привалившись к деревьям.
И ведь отбились! Немцы не рассчитывали на такое сопротивление. Рассчитывали, что можно накрыть тыловую базу, пока сама бригада погибает в огневых мешках у Доброслей. Рассчитывали, но…
Но
И егеря побежали. Слишком это страшно видеть, как на тебя бежит – бежит? ковыляет, шатаясь! – русский десантник, обнаженный по пояс, со свежеокровавленными бинтами на груди, а по подбородку стекает красная струйка из разорванного пулей рта. И блестит тесак винтовки, ходящей ходуном в ослабевших руках. Это страшно. Правда страшно. Кажется, что прав был великий Фридрих – убей, а потом толкни. Иначе русский не упадет.
И немцы отступили.
И только после этого техник-интендант третьего ранга Наталья Довгаль бросилась туда, где осталась Вера.
Но там ее не было. Снег на поляне был истоптан, кое-где рябиной краснели капли крови.
– В плен попала… – сказал кто-то за спиной.
И напрасно Наташка кричала на бойцов, плакала, рыдала, уговаривала…
Без приказа Тарасова комендантский взвод не мог оставить базу. А комбриг вернулся только к вечеру. Усталый и подавленный. Как и вся бригада. Равнодушно выслушал Наталью и…
– Вернитесь в расположение своего батальона.
А потом отвернулся.
Наташка полночи проревела, уткнувшись в плечо Димке. Она не знала, что было еще не поздно… И это хорошо, что не знала…
…Вера не успела даже натянуть ватные штаны, когда прямо перед ней выскочил немец и сразу прицелился ей в лицо. Но опустил ствол и заржал во всю пасть, обнажив желтые, прокуренные зубы:
– Дитрих! Тут баба русская ссыт!
– Хватай ее!
А потом началась пальба.
– Наташка, беги! – завизжала она, но тут же была сбита ударом кулака в лицо и потеряла сознание.
А пришла в себя на полу в какой-то избе. От пинка под ребра:
– Приехали, большевистская шлюха! – Над ней, склонившись, стоял тот самый немец с лошадиными зубами. – Не люблю трахать бесчувственных девок. Надеюсь, ты горячая кобылка? Не разочаруешь нас?
Ответом ему был гогот других солдат.
Немец подхватил ее и поставил, привалил к стене. А потом достал нож.
– Юрген, не режь ее! Я мертвых баб не люблю! – крикнул кто-то из немцев.
– Заткнись, Дитрих! Я знаю, что делаю!
А потом стал срезать с нее одежду. Она дернулась было, но получила крепкую пощечину.
Она закрыла глаза, тихо сходя с ума от неизбежного кошмара…
– Как капуста! Смотри, сколько одежды! – засмеялся кто-то.
– Вот черт! Она вшивая! – отшатнулся сдиравший с нее белье немец.