Десять детей, которых никогда не было у госпожи Минг
Шрифт:
Тинг Тинг в смущении опустила голову.
Госпожа Минг пылко схватила меня за руку и прошелестела в ухо:
– Мне не следовало бы этого говорить, особенно в присутствии остальных: Тинг Тинг была и остается моей любимицей.
Находившаяся достаточно близко, чтобы расслышать, Тинг Тинг зарделась. Госпожа
– Она ни разу не разочаровала меня. Включая сегодняшний день.
Тинг Тинг рефлексивно вздрогнула:
– А что сегодня? Что я такого особенного сделала сегодня?
Госпожа Минг указала на шумную толпу. Тинг Тинг пробурчала:
– Предупредить братьев и сестер? Вот уж работа! Они все в любом случае сбежались бы.
Госпожа Минг повернулась в мою сторону:
– Вы заметили, какая она? Паршивка! Упрямица! Она своего дела на полпути не бросит. Она пойдет до конца.
И загадочно добавила:
– До конца… До конца…
Тинг Тинг встревожилась:
– О чем ты, мама?
– Золотая середина… до конца…
Обеспокоенная Тинг Тинг вопрошающе взглянула на меня, а госпожа Минг уклончиво пробормотала:
– …между мечтой и реальностью… золотая середина… до конца… Спасибо.
– Что?
Сотрясаемая дрожью, Тинг Тинг потрошила пачку сигарет, спрятанную в сумке: или мать бредит, или догадалась о ее обмане.
Госпожа Минг изменилась; голос ее стал отчетливым, ясным, решительным – такой я неизменно видел ее прежде.
– Я ничего не скажу. И ты тоже.
Ее доверчивые глаза встретились с тревожными глазами дочери; и ту и другую переполняли чувства. Она умиротворенно вздохнула:
– Истина всегда заставляла меня сожалеть о неопределенности.
С этими словами она закрыла глаза и уснула.
Я закончил свои дела, и мне следовало
С каждым моим посещением я видел, что раны госпожи Минг зарубцовываются, синяки рассасываются, она меньше страдает. Накануне отъезда Тинг Тинг пообещала регулярно посылать мне известия о матери. Так что улетал я успокоенный.
В самолете я впервые не испытал своей привычной амнезии; напротив, весь полет я пережевывал все, что мне довелось пережить в Гуандуне: свои мысли, тревоги, ограниченность, – все, с чем столкнулся. На этот раз я увозил с собой свою китайскую индивидуальность.
В аэропорту «Шарль-де-Голль», когда я забирал свой прибывший со скоростью улитки по движущейся ленте багаж, на экране мобильника высветилось сообщение от Ирэн:
«Если тебе интересно, сегодня утром ребенок появился на свет».
Спустя час я уже обнимал Ирэн и склонялся над колыбелью, в которой пускал пузыри крохотный мальчуган.
Он посмотрел на меня, я посмотрел на него: пакт был заключен мгновенно.
Я обернулся к Ирэн, схватил ее руку и прошептал ей на ухо:
– Если захочешь, я заберу себе мать и ребенка.
– Что ты сказал? Но…
– Я без лишних вопросов забираю мать и ребенка.
– Не горячись. Надо удостовериться. Проведем генетическую экспертизу…
– Стоп! Ты сумасшедшая… Вообрази, вдруг мне скажут, что это не мой! Была не была! Слишком поздно! Неужели я смогу разлюбить этого человечка?
Мои губы прижались к губам Ирэн, чтобы заглушить ее удивление, и, желая на протяжении следующих двух тысяч шестисот лет никогда не менять своего решения, я добавил:
– Истина всегда заставляла меня сожалеть о неопределенности.