Десять историй о любви (сборник)
Шрифт:
А рядом с ним улыбалась его ночная гостья.
– Красавица она у меня была, – вздохнул высокий. – Но сердце слабое. Врачи еще в детстве сказали – долго не проживет. Хорошо, что тебя встретила. Хоть кого-то успела полюбить.
Он отвернулся, и все остальные в комнате опустили головы.
– Эх, если б не эта танковая колонна! – скрежетнул зубами сотник. – Я бы сам к ней успел.
– Не убивайся, батько, – сказал бородатый. – Что Богом решено, того не изменишь.
– Ладно, собираться пора, – сказал сотник. –
– Почему с боем? – сказал Виктор. – Что происходит?
– Война, сынок. Война происходит.
– Война? На Украине? Война же в Чечне.
– Да, видимо, туго тебе здесь пришлось. Нет, сынок. Война идет на Украине. Полтора года уже. А в Чечне войны никогда не было.
– Батько, – сказал еще один человек, входя с улицы. – Все готово. Можем уходить.
Виктор посмотрел на того, кто это сказал, и голова у него закружилась. У двери стоял человек, с которым он ехал в поезде из Москвы в Киев. Виктор хотел что-то сказать, но в следующее мгновение его затошнило, и он снова погрузился в темноту.
– Неужели так ничего и не помните? – говорил ему сидевший рядом с ним в бэтээре человек.
– Вас помню, – слабым голосом отвечал Виктор. – Мы с вами вместе ехали из Москвы.
– Да я вам уже в сотый раз повторяю, что этого не может быть. Поезда на Украине давно не ходят. Я вас спрашиваю совсем о другом. Неужели вы правда не слышали о войне? В Москве ведь, наверное, постоянно в «Новостях» показывают.
– Показывают Чечню.
– Странно. И ничего про войну на Украине?
– Как вас зовут?
– Горобец. Моя фамилия Горобец.
– А где я вас тогда мог раньше видеть?
– Не знаю. Я до войны в семинарии риторику изучал.
– В семинарии? В Киевской?
– Ну да. А в какой же еще?
– Все правильно. В поезде вы тоже говорили, что учились в Киевской семинарии.
– Опять двадцать пять. Говорю вам – поезда на Украине не ходят. Железные дороги взорваны все.
Когда Виктор уставал с ним спорить, он просто закрывал глаза и старался уснуть под мерное покачивание бэтээра. Он говорил себе, что, наверное, все-таки сошел с ума. Но теперь это уже его не пугало. Его больше пугал темный сверток, который лежал недалеко от него. Под тканью легко угадывались очертания человеческого тела.
– А из-за чего у вас идет война? – спрашивал он, понимая, что не уснет.
– Старая история. Православные воюют против католиков.
– А вы кто?
– Мы православные. Воюем за истинного Христа.
– Понятно, – говорил Виктор и удивлялся тому, как странно он сошел с ума.
«Надо было меньше смотреть телевизор», – говорил он себе, стараясь отодвинуться подальше от зловещего свертка.
– Да не буду я этого делать! – сказал
– Ты сядь, Хома, – сказал ему сотник. – Не горячись. Это не я придумал. Так доченька захотела. Попросила меня еще год назад.
– Сколько раз говорить – меня зовут Виктор!
– Ну, пусть будет Виктор. Только мои-то хлопцы знают тебя как Хому. Дочка про тебя много рассказывала. Сказала мне – как умру, пусть Хома по мне три ночи читает, а больше никого не проси. Так и сказала. А я говорю – да с чего ты взяла, что скоро умрешь? А она смотрит на меня своими глазами темными и говорит – знаю я, тату, знаю.
Сотник замолчал и опустил голову.
– Любила она тебя, – глухо сказал он, не поднимая глаз. – Ты уж не отказывай мне. Мне сейчас отказывать лучше не надо.
Казаки, расположившиеся на хуторе, тоже предупредили Виктора, что сотнику перечить нельзя.
– Расстреляет. Он и так может любого из наших в расход пустить, а сейчас он вообще сам не свой. Так что, Хома, смотри. Это тебе решать.
– Я не Хома!
– Конечно, конечно. Но пуле-то все равно. Что Хоме в лоб влететь, что Виктору.
Понимая, что просто так его не отпустят, Виктор обошел весь хутор в поисках возможности убежать.
– Дурной, – сказал ему Горобец. – Кругом мины-растяжки. Поэтому тебя и не караулит никто. Тут всего-то две тропки. Но их надо знать. Пойдем. Батько велел молитвам тебя научить. Поминальную хоть одну знаешь?
Единственная дорога, по которой на хутор прошел БТР, была перекрыта двумя пулеметными гнездами. В каждом сидели по два казака. Когда Виктор и Горобец проходили мимо, один из них, совсем молодой, еще без усов, шепнул что-то на ухо другому. Тот покосился на Виктора и мрачно покачал головой.
– А даже если проскочишь, – продолжал Горобец, – все равно тебя западные поймают. У них на всех дорогах стоят патрули. Рассказать тебе, что они делают с пленными?
– А почему эти за пулеметом так смотрят на меня?
Горобец обернулся.
– Эти? Да они тебя жалеют.
– Жалеют? Почему?
– Потому что дочка у сотника была ведьма.
Виктор остановился как вкопанный.
– Ведьма?!!
– А ты разве не знал? Мы думали, что ты знаешь. Зачем, по-твоему, сотник держал ее так далеко от себя? Три дня к вам по лесам пробирались.
Виктор в упор смотрел на Горобца и не говорил ни слова.
– Ну, чего ты? – сказал Горобец. – А ты думал – она просто так там жила?
– Я ничего не думал. Я ее до вчерашнего дня даже не знал.
– Брешешь.
– Только во сне видел.
– А фотки?
– Не знаю – откуда они взялись.
– Да она про тебя уже целый год всем рассказывала. Еще до Ковтуна.
– До какого Ковтуна?
Горобец помрачнел.
– Да был тут у нас один. Фамилия Явтух, а прозвище было Ковтун.